Роберт зажал в окровавленном кулаке символ супружества.

– Если ты не моя, – сказал он, – ему ты тоже не достанешься.

Мириэл стукнула кулаком в дверь Мартина Вудкока и в нетерпении окинула взглядом улицу. Трудовой люд был уже на ногах, серые разводы ночи растворялись в чистых красках раннего утра. Она еще раз громко ударила в дверь. Наверняка к этому часу кто-нибудь да встал, да и сам Мартин, насколько она его знала, не залеживался по утрам в постели. Кусая губы, переминаясь с ноги на ногу, Мириэл постучала в третий раз и опять оглядела улицу. Голос разума подсказывал, что ничего опасного ей не грозит. Роберт не должен бы сразу кинуться за ней в погоню; когда она убегала, он никак не мог отдышаться. И даже если ему каким-то чудом придет в голову шальная мысль, что она решила искать помощи именно здесь, он все равно опоздает. И все же суеверный страх не оставлял ее. Она живо представила его злобные глаза, когда он настиг ее и развернул к себе лицом. И ведь он был абсолютно уверен в своей правоте, ничуть не раскаивался в содеянном.

Наконец за дверью послышалась возня. Кто-то нестерпимо медленно, будто отпирая массивные ворота Замка, отодвинул засовы и с грохотом снял со скоб запорный брус. Дверь приоткрылась, и на нее уставилась заспанная служанка.

– Мне нужен господин Вудкок. Он дома? – спросила Мириэл, – Передай ему, что пришла госпожа Уиллоби по очень важному делу.

Женщина шире распахнула дверь и впустила гостью в дом, но в лице ее сквозила нерешительность.

– Нет, госпожа, его нет. Он ушел за священником.

– За священником? – удивилась Мириэл.

– Да, госпожа. У нас гостит одна женщина. Она недавно родила и теперь очень больна. – Служанка глянула на лестницу, ведущую на верхний этаж, и перекрестилась.

– Ты говоришь о Магдалене де Кан? – Мириэл тоже посмотрела на лестницу, и у нее защемило в животе.

Женщина кивнула. С верхнего этажа раздался голос Элисон Вудкок, спрашивающей, кто пришел. Не священник ли?

– Нет, это Мириэл, – откликнулась Мириэл, даже не подумав представиться замужним титулом. Фамилия Уиллоби была забыта навсегда. – Мне нужно переговорить с вашим мужем, когда он вернется. Я могу чем-нибудь помочь? – Она поднялась по лестнице и вошла в спальню, где находилась Элисон Вудкок. Благовоние восковых свечей и тлеющих в жаровне душистых трав не перебивали тяжелого запаха разлагающейся плоти. У Мириэл сдавило горло.

– Остается только молиться, – устало промолвила Элисон Вудкок. Наверно, она всю ночь сидела у постели больной. – Ей уже ничем не поможешь. Сами роды прошли спокойно, но послед долго не выходил, и повитухе пришлось вытаскивать его рукой. Когда такое случается, для матери это очень опасно.

Мириэл вспомнила свои собственные долгие муки. Она хотела умереть и должна была умереть после всех зверств, сотворенных с ее чревом, но ее выносливый организм оказался сильнее губительных обстоятельств и ее собственного желания. Она не сомневалась, что женщина, которая лежит здесь, отчаянно хочет жить, но ее плоть не в силах бороться со смертью.

Мириэл глубоко вздохнула и, расправив плечи, приблизилась к кровати. Простыни были усеяны душистыми травами, в светильниках горело ароматизированное масло, но благовония не заглушали запаха смерти. Магдалена полулежала на подушках. Она дышала часто и неглубока. На ее челе блестели капельки пота, кожа приобрела серебристо-голубоватый глянец надвигающейся смерти. Заплетенные в косу медные волосы на фоне этой мертвенной голубизны пылали, как огонь. По ее телу пробегала дрожь, костяшки пальцев, сжимавших край простыни, лоснились от напряжения. Было видно, что она сильно страдает. Ее конец, возможно, был совсем близок, но умирала она тяжело, в немилосердных муках. Мириэл прикусила губу. Ее терзали раскаяние и жалость. Еще год назад, даже меньше, она ненавидела эту женщину и, снедаемая жгучей ревностью, желала ее смерти.

Мириэл обошла вокруг кровати, чтобы сесть в свободное кресло у изголовья, и наткнулась на добротную колыбель из вишневой древесины, в которой спал младенец. На его личико падал свет свечи, и в разлете его бровей, разрезе глаз и линиях подбородка она ясно увидела лицо Николаса. У малыша были светлые золотистые волосики, и росли они ото лба, как у Магдалены. Формой носика он тоже напоминал мать. Мириэл не могла отвести взгляд от младенца. Ее переполняли любовь и тоска, груди, будто все еще налитые молоком, зудели. Ее ребенок был бы такой же красивый, если бы ему позволили жить. Если бы она сама не подвела его, если бы не вмешался Роберт… Она решительно затолкала грустные мысли в глубь сознания и навесила на них замок. Так можно сойти с ума.

– Мы наняли кормилицу, – тихо сообщила Элитой, – так что молока ему хватает. Мы держим его возле матери. Она очень расстраивается, если, просыпаясь, не видит его рядом.

– Я ее очень хорошо понимаю, – отозвалась Мириэл, вспоминая, как сама приходила в замешательстве, когда пробуждалась от тяжелого забытья, вызванного снотворным в вине, и видела, что живота у нее больше нет, а колыбель почему-то пуста. Она опустилась на стул и своей прохладной ладонью коснулась горячей, как огонь, руки Магдалены де Кан. Колец на ее пальцах не было, но белые тонкие ободки у их оснований свидетельствовали о том, что еще совсем недавно они были унизаны драгоценностями. – Николас скоро будет дома, обещаю тебе, – промолвила Мириэл. – Он обязательно увидит, как взрослеет ваш сын, превращаясь в красивого зрелого мужчину.

Магдалена дернулась, нахмурилась, но глаз не открыла. Мириэл облизнула губы.

– Мне тяжело это говорить, но, возможно, другого случая не представится. – Она склонила голову, подыскивая в тайниках сердца нужные слова, которые так трудно было произнести. – Прежде я безмерно завидовала тебе и в душе желала тебе зла– ведь ты отняла у меня то, что я считала своим. Своей вины мне не загладить, но я хочу попросить прощения. Мое поражение обернулось твоей победой, и по справедливости. Мне очень жаль, что я застала тебя в столь прискорбном состоянии. Я знаю, как много значат для тебя твой ребенок и Николас.

Медленно, с неимоверными усилиями, Магдалена приподняла отяжелевшие веки и повернула голову на подушке, чтобы видеть Мириэл.

– Он всегда принадлежал тебе, – просипела она. – На мне он женился только для того, чтобы залечить рану, которую ты оставила в его душе. И даже если бы я вросла в его плоть, а он в мою, эта рана продолжала бы кровоточить. А я тоже ревновала его к тебе. – По ее раздвинутым губам скользнула печальная улыбка. – И никогда не ревновала так сильно, как теперь.

На это Мириэл не нашлась, что ответить. Да и что она могла сказать, когда в ней самой жизнь била ключом, а Магдалена уже почти сгорела дотла? Она стиснула в своей ладони руку умирающей.

– Я пришла сюда, чтобы поговорить с Мартином о выкупе за Николаса, – объяснила она, – а не злорадствовать у твоей постели. Надеюсь, ты это понимаешь.

Улыбка на губах Магдалены померкла. Она остановила на Мириэл ясный пытливый взгляд.