— Еще минута, — заявил он, — и я бы нырнул в бассейн в чем мать родила.

Он почувствовал, что улыбается от щенячьей радости при виде Гражины. Если бы у него был хвост, он бы им отчаянно крутил.

— Если я мешаю, то уйду.

— Знаешь ведь, что я рад, — сказал Павлыш.

— Не знаю, — ответила Гражина.

И тут же остановила жестом узкой руки попытку признания.

Гражина сбросила халатик и положила на диван. На этот раз на ней был красный купальник.

— Сколько их у тебя? — спросил Павлыш.

— Ты о чем? — Гражина остановилась на кромке бассейна.

— Разрешено брать три килограмма личных вещей — ты привезла контейнер купальников?

— Удивительная прозорливость. Я их сшила здесь.

— Ты еще и шить умеешь?

— Играю на арфе и вышиваю гладью, — ответила Гражина. — Можешь проверить.

И прыгнула в воду. Брызги долетели до Павлыша.

Когда голова ее показалась над водой, Павлыш крикнул:

— А мне сошьешь? Я не догадался взять плавки.

— Не успею, — ответила Гражина. — Я отсюда хоть пешком уйду — только бы с тобой не оставаться. Самовлюбленный павиан.

— Ты первая, кто нашел во мне сходство с этим животным.

Пришлось еще подождать, потому что Гражина под водой переплывала бассейн до дальнего берега. Павлыш любовался тем, как движется в воде тонкое тело.

Когда она вынырнула, он спросил:

— А если ты так хотела на Землю, почему ты первой сказала о втором варианте?

— О том, чтобы лететь дальше?

— Ты сказала раньше капитана.

— И ты решил, что из-за тебя? Чтобы остаться с тобой на ближайшие четверть века?

— Нет, не подумал.

— И то спасибо. Я сказала об этом, потому что это было естественно. Не сказала бы я, сказал бы кто-то другой.

— А если завтра спросят?..

— Я скажу, что согласна.

Гражина цепко схватилась за бортик, подтянулась и села, свесив ноги в воду.

— Тогда скажи почему?

— Сначала я тебе отвечу на другой твой вопрос, который ты еще не задал: спешу ли я к кому-то на Земле? Меня ждет мама. Наверное, отец, но он очень занят. Он не так часто вспоминает, что у него есть взрослая дочь. Есть мужчина, который думает, что меня ждет… Мы что-то друг другу обещали. Обещали друг друга. Как будто должны вернуть взаимный долг. Он старше меня. Я чувствую себя обязанной вернуться к нему, потому что он ждет. И честно говоря, мне его очень не хватает. Он интересный человек. Мне никогда не бывает с ним скучно…

— Ладно, — не очень вежливо перебил ее Павлыш. — Ты себя уговорила. Я осознал. Я проникся. Я начинаю рыдать.

— Тогда считай, что мы обо всем поговорили.

— Нет, не поговорили. Ты не ответила на главный вопрос.

— На вопрос, почему я согласна остаться здесь? Да потому, что у меня нет другого выхода.

— Есть. У каждого из нас — есть. Я думаю, если хоть один человек скажет, что он не согласен, мы вернемся обратно.

— И ты хотел бы, чтобы я была тем самым человеком, из-за которого это случится?

— У каждого своя жизнь. Только одна.

— И ты хотел бы быть таким человеком? Или, может, ты уже решил стать таким человеком?

— Я подожду, пускай кто-то скажет первым.

— Это еще подлее. Ты, оказывается, и трус?

— Трус потому, что хотел бы вернуться?

— Трус потому, что не смеешь в этом признаться.

— Дура! — в сердцах закричал Павлыш. — Я не буду проситься обратно. Я знаю, что не буду проситься!

— Скажи — почему?

— Ты рассердишься!

— Из-за меня!

— Да.

— Глупо.

— Я тебе противен?

— Дурак. Ты самый обыкновенный. И, наверное, не хуже других. Я еще очень мало тебя знаю. Но любой женщине… любому человеку это приятно. Лестно.

— Спасибо, и все же не сказала о себе. Почему нет выхода?

— Потому что я выбрала такую профессию, которая несет в себе риск не вернуться домой. Не все корабли возвращаются на Землю. Это было и это будет.

— Я понимаю, когда так говорит капитан-1. Он космический волк.

— Не надо меня недооценивать, — сказала Гражина, — если тебе нравится форма моих бровей или ног. Я — не слабый пол.

— Не пугай меня. Мне не хотелось бы, чтобы у моей будущей жены был характер потверже моего.

— Твое счастье, что я не буду твоей женой. К тому же я старше тебя.

Потом Павлыш проводил Гражину до ее каюты. Они говорили о Ялте. Оказалось, что оба жили недавно на Чайной Горке, в маленьком пансионате.

Дверь в каюту Гражины была приоткрыта. Горел свет.

На кровати Гражины лежала, свернувшись калачиком, Армине.

Она сразу вскочила, услышав шаги в коридоре.

— Прости, — сказала она Гражине. — Мне страшно одной в каюте. Я уйду.

— Спокойной ночи, Слава, — сразу попрощалась Гражина.

Торжественность последнего собрания в кают-компании объяснялась, видно, тем, что все присутствующие старались показать подсознательно или сознательно, что ничего экстраординарного не происходит. Собрались для обсуждения важного вопроса. Разумеется, важного. Но не более. И готовы вернуться к своим делам и обязанностям, как только обсуждение завершится.

Павлыш сел сзади, на диван у шахматного столика.

Он подумал, что воздух здесь мертвый, наверное, потому, что никогда не оплодотворялся запахами живого мира. Павлышу захотелось открыть окно. Именно потому, что этого нельзя сделать. Год еще можно протерпеть в закрытой комнате, в которой нельзя открыть окно, но как же жить в этой комнате много лет? Нет, надо думать о чем-то другом, смотреть на лица, чтобы угадать заранее, кто и что скажет.

И он понимал, что, если капитан-1, весь сегодня какой-то выглаженный, вымытый, дистиллированный, обратится к нему, — он, Павлыш, скажет: «Да». Но Павлыш ничего не мог поделать с червяком, сидевшим внутри и надеявшимся на то, что другие, например мрачный Варгези, или Армине, складывавшая на коленях влажный платочек, или не проронивший за последний день ни слова Джонсон, скажут: «Нет».

И он поймал себя на том, что внушает Варгези, чтобы тот поднялся и сказал: это немыслимо, чтобы все мы, включая таких молодых людей, как Павлыш, которые очень спешат домой, отказывались от всех прелестей жизни среди людей ради абстрактной цели… И Павлышу стало стыдно, так стыдно, что он испугался — не покраснел ли, он легко краснел. И он боялся встретиться взглядом с Гражиной, для которой все ясно и которая все решила. А почему она должна решать за него, за Павлыша?