— Тогда на обед!

Эми Хаяси посмотрела на свои часы с изображением Микки-Мауса. Поднялся ветер, и с сакур на Аллее философов полетели лепестки. Солнце уже садилось, и горизонт жаждал его пламени. Ивата на мгновение закрыл глаза и представил себе, как Кеи протягивает ему половинку апельсина.

И власть и слава наши парят меж небом и землей, как облака, шатры светила.

Ивата посмотрел вверх.

На горизонте исчезали последние полоски света.

Солнце тихо пылало в океане пустоты и медленно умирало в полном одиночестве.

Отыскать истоки моей любви к Японии нетрудно — все началось с аниме «Капитан Цубаса». Главный герой мультсериала — футбольный вундеркинд, живущий у подножия горы Фудзи, — был для меня, шестилетнего мечтателя из мадридского пригорода, доктором Дулиттлом, Робинзоном Крузо и капитаном Немо в одном лице. Мультфильм рассказывал не только о потрясающих футбольных баталиях; в каждой серии ты узнавал что-то новое о друзьях и заклятых врагах Цубасы и о его непростых отношениях с родителями (мама у Цубасы была хлопотунья-домохозяйка, а папа — веселый усатый капитан дальнего плавания). Но больше всего я любил аниме за его атмосферу — диковинные прически, сырая рыба на обед, поезда из будущего, дома удивительных форм, люди, которые смущаются от любого пустяка. Даже японская азбука была похожа на секретный шифр. Мультфильм шел в испанском дубляже, но я знал: страна капитана Цубасы лежит где-то далеко-далеко. Вот за это я его и обожал. Мультфильм переносил меня в иное измерение, где люди были совсем как я, но жили совершенно другой жизнью.

Я хотел разузнать об этой стране больше. Отправился в библиотеку и попросил что-нибудь о Японии. Библиотекарша принесла мне книгу о небоскребах и огромных мостах. И я сразу открыл ее на развороте с сияющим в ночи Радужным мостом.

«Смотри, какой разноцветный! — Библиотекарша постучала пальцем по странице. — Он на солнечных батареях. Днем накапливает энергию, а ночью светится».

И все — меня околдовали. Глядя на волшебный мост, я поклялся себе, что однажды по нему пройду.

Вскоре после этого мои родители развелись, и я вместе с матерью переехал в Лондон. Помню, как странно сидели на мне английские брюки, как английские мультики были не похожи на испанские. Помню очереди за пособием по безработице и макароны-колечки. Это была Британия Джона Мэйджора с ее «возвращением к корням».

В двадцать пять я все еще жил в Лондоне — и мне посчастливилось получить работу в журнале о путешествиях. Несколько лет я писал статьи то о Кардиффе, то о Темпл-Клауд и наконец получил первое серьезное задание — меня отправляли в Японию. Не до конца веря своему счастью, я прочел кучу книг о Стране восходящего солнца. Правда, моему очерку не суждено было увидеть свет — пока я был в командировке, журнал закрылся. Однако свою детскую клятву я сдержал. Стоя на пешеходной дорожке Радужного моста, в пятидесяти метрах над водой, я смотрел, как в холодной ночи мигают городские огни. Токийский залив был весь усеян прогулочными яхтами, на берегах его теснились небоскребы, и у каждого на верхушке, как у маяка, горел красный свет — предупреждающий знак для низко летящих самолетов. Мимо с грохотом проносились грузовики. Возможно, водители думали, что я собираюсь прыгнуть в залив. К своему изумлению, я почувствовал, как мои глаза медленно наполняются слезами. Такого со мной еще никогда не было. Городской пейзаж расплылся, превратился в узор из колеблющихся золотых и серебряных шестиугольников — я решил, что это из-за холодной погоды. Я добрался-таки до заветного моста. Не подвел себя шестилетнего.

Тогда я понял: Япония (точнее, Япония, существовавшая в моем воображении) всегда была для меня символом побега, а мост воплощал переход «с этой стороны на ту». И вот я, наконец, достиг той стороны.

Истоки «Голубых огней Йокогамы» отыскать тоже нетрудно. В мою первую поездку в Японию, в 2010 году, на глаза мне попалась статья об убийстве семьи Миядзава. Делу на тот момент было десять лет. Преступника так и не нашли. Помню, как я разглядывал фотографию убитых. Они сидели на каких-то каменных ступеньках — наверное, отправились на воскресную прогулку. Отец, Микио, был в синей рубашке поло и мокасинах, рука чуть касалась сыновнего плеча — единственный знак нежности на этом снимке. Мать, Ясуко, хоть и улыбалась уголками губ, выглядела более строгой. Бежевая блузка, аккуратно уложенные волосы, сложенные на коленях руки. Она чем-то походила на учительницу — добрую, но такую, что шалостей в классе терпеть не будет. Ниина — очаровательная розовощекая девочка в кроссовках на липучках — повторяла позу матери. Рей одной рукой ухватился за палец другой и с полуоткрытым ртом глядел в камеру. На нем были парусиновые туфли — почти как отцовские мокасины. Все четверо выглядели серьезными. И замкнутыми. Я долго разглядывал их и думал: «Кто же мог убить целую семью ножом для сашими и подушкой, а потом уйти среди бела дня через парадную дверь?»

Я вырезал ту фотографию из газеты и положил в книгу, которую тогда читал. Но потом так ее и не нашел.

Спустя несколько лет, в 2014-м, я вернулся в Японию — как раз на свой тридцатый день рождения. Было 16 апреля, и я никак не мог заснуть в номере отеля, где строгая табличка гласила: «Куритие запрещается». Я включил по кабельному «Магазин на диване» и стал листать вчерашнюю газету. И наткнулся на статью, похожую вот на эту: http://www.japantoday.com/category/crime/view/setagaya-family-murders-remain-unsolved-15-years-later.

У меня перехватило дыхание. Передо мной была та же фотография, что я видел четыре года назад. Семья Миядзава на каменных ступеньках, в окружении зеленых веток. Возможно, это лишь самовнушение, но они будто говорили со мной: «Здравствуй, давно не виделись!»

Всю ночь я как одержимый изучал дело об убийстве Миядзава — теперь уже дело четырнадцатилетней давности. Полиции было известно следующее: 30 декабря 2000 года неизвестный вломился в дом Миядзава, убил всю семью, посидел за компьютером, наелся мороженого и в общем провел в жилище своих жертв около одиннадцати часов. Он ушел на следующий день, совершенно не таясь. Никакого явного мотива у убийцы не было, зато улик он оставил множество: поясная сумка, панама, песок из пустыни Мохаве и порошковая флуоресцирующая краска (красная и фиолетовая). В кармане свитера были обнаружены следы птичьего помета и листья японской дзельквы. Нашли на месте преступления и кровь убийцы. Согласно анализу ДНК, его мать была родом из Европы, возможно из Средиземноморья. В туалете остались испражнения — их состав показал, что преступник, скорее всего, был вегетарианцем. Орудие преступления он тоже бросил в доме — это был нож для сашими стоимостью 3500 иен (около 20 фунтов), приобретенный в день убийства. Кроме того, в доме обнаружили носовой платок со следами французского лосьона после бритья.

Близился рассвет. Я снова взглянул на лица семьи Миядзава. Краем уха я слышал, как телевизор призывает приобрести по акции CD-проигрыватель. Аюми Исида, беспечно улыбаясь, запела «Голубые огни Йокогамы». Я стал читать ползущие внизу экрана субтитры.