Едва ли для Челомея, человека, обладавшего выдающимися математическими способностями, большого любителя шахмат, ситуация могла складываться так, чтобы кому-то из его соперников, шахматистов-непрофессионалов, приходилось поддаваться.

Ещё одним известным учёным, всю жизнь поддерживавшим с Владимиром Николаевичем дружеские отношения, был член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РФ, учёный в области механики деформируемых сред Эдуард Иванович Григолюк (1923–2005). Сын профессора Московского института стали, он рано добился признания своих научных успехов, в 28 лет защитив диссертацию доктора технических наук. Несколько раз он работал с ОКБ-52, рассматривая работу тонких оболочек в условиях ползучести. Исследовал сложные комбинированные проблемы, связанные с совместными деформациями твёрдых, жидких и газообразных сред, решая их в применении к топливным бакам — оболочкам ракет, головным обтекателям. Вместе с Владимиром Николаевичем он работал над подготовкой к печати справочника «Вибрации в технике». Много сил он отдал редактированию переводов книг, посвященных актуальным проблемам механики. Был ответственным редактором и членом редколлегий ведущих научных журналов: «Механика твёрдого тела», «Прикладная механика и техническая физика», «Проблемы машиностроения и надёжности машин» и др.

Владимир Иванович Болысов с благодарностью вспоминает внимательное и доброжелательное отношение со стороны Владимира Николаевича к военным представителям на предприятии:

«Он высоко ценил и уважал труд военных представителей, внимательно относился к их мнениям и предложениям. Если они были недостаточно обоснованными или ошибочными, то воспринимал довольно спокойно, объясняя детально, как учитель, почему нельзя их принять. Он с удовольствием передавал свой опыт и знания. Видимо, педагогический дар унаследовал от родителей. Приглашая на то или иное совещание, встречу со своими коллегами-учёными или генеральными конструкторами, Владимир Николаевич добавлял: “Вам это будет полезно”. И действительно, это были мастер-классы умения найти согласованное решение при изначально противоречивых мнениях участников совещания. Интересны и полезны были его размышления в частных беседах о направлениях развития ракетно-космической техники, её будущем, роли этой техники в обществе. Он обладал, сродни шахматистам, удивительным образным мышлением, только, в отличие от них, в технике. Складывалось впечатление, что подчас интуитивно чувствовал, куда направлять усилия, какими должны быть решения. Всегда восхищал диапазон и масштабы его замыслов и проектов, которые вот уже на протяжении десятилетий сохраняют свою значимость для обороноспособности государства».

По мнению большинства соратников и потомков, это был исключительно энергичный, всесторонне ориентирующийся в ракетостроении, смежных науках и связанных с вибрациями темах учёный. Заметим, что Н.С. Хрущёву хватало ума и такта не дискутировать с В.Н. Челомеем, как не дискутировал он, скажем, с А.Н. Туполевым или Ю.Б. Харитоном. По-видимому, ему была очевидна та пропасть в знаниях, во взглядах на суть проблемы, что разделяла его и других людей, в особенности специалистов. Общение с Хрущёвым, возможно, наложило на характер Челомея отпечаток исключительности его требований. Объяснять чиновникам, почему он выдвигает именно такие требования, Владимир Николаевич не имел ни сил, ни времени, ни желания. Действительно, он был специалистом в области технических знаний, сумма которых была доступна лишь очень немногим людям ввиду их природных способностей.

Б.Н. Натаров вспоминал, что однажды попал с ним на обсуждение программы ЛКС. Обсуждение это велось в стенах ВПК в конференц-зале председателя ВПК Л.В. Смирнова. Обсуждение, как это часто бывало при участии Челомея, быстро стало жарким, и кто-то из оппонентов, распетушившись, бросил упрёк: «Ну как же вы называете программу ЛКС экономичной, если собираетесь выводить её на орбиту тяжёлой ракетой УР-500?» Несколько присутствующих поддержали выступавшего. В то время очень популярна была так называемая «двухсамолётная» схема, впоследствии частично реализованная американцами в «Шаттле». А ведь предложение Челомея по ЛКС было фактически готовым решением СОИ, так как носитель у нас был ещё за полтора года до того, как на эту тему начал фантазировать президент США Р. Рейган. Владимиру Николаевичу очень не понравился ход разговора: ледяным голосом, с ощутимыми дальними громами, он резко произнёс: «Вы что, меня здесь судить собрались!» Это впечатлило даже невозмутимого, всегда спокойного, абсолютно владевшего аудиторией Л.В. Смирнова, немедленно смягчившего обстановку.

Отличное техническое образование и большие успехи, которых Владимир Николаевич как учёный достиг уже в ранней молодости, конечно, наложили на него отпечаток некоторой самоуверенности, когда он не считал для себя важным объяснять свою точку зрения другим людям, в особенности неспециалистам — чиновникам, чьё расположение или хотя бы нейтралитет порой были так необходимы.

Можно предположить, что неприязненные отношения с Устиновым имели в своей основе нежелание Владимира Николаевича доказывать что-то в своей тонкой и сложнейшей науке с недоверием относящемуся к нему чиновнику. Жёсткое отношение со стороны Дмитрия Фёдоровича можно отнести к стремлению поддержать конкуренцию в отечественном ракетостроении — ведь бывал же и сам Челомей весьма жёсток со своими ближайшими помощниками.

«В основе их [аппаратных игр] лежало противодействие Устинова, у которого неприязнь к Челомею во многом затмевала интересы государства. В своей борьбе с Челомеем он поддерживал всех тех, кто хоть в какой-то мере становились его конкурентами. Он активно и целенаправленно противопоставлял их Челомею. Делал всё это он, конечно, не сам. Это осуществлялось аппаратами различных ведомств и уровней, очень тонко отслеживающих желания высших властей…» — писал сотрудник В.Н. Челомея, заслуженный конструктор РФ Е.С. Кулага [64].

Именно в нежелании разъяснять, уговаривать, заискивать видит причину этого конфликта хорошо знавший и Челомея, и Устинова зампред ВПК, а позднее заместитель заведующего оборонным отделом ЦК КПСС Николай Николаевич Детинов.

Наверное, первый конфликт в их отношениях завязался ещё в годы работы Челомея над самолётом-снарядом 10Х, которому, несмотря на поддержку М.В. Хруничева, предпочли гораздо более дорогую «Комету», созданную в КБ Микояна по типу истребителя МиГ-15 и снабжённую отличной для того времени системой наведения, созданной под руководством С.Л. Берии и П.Н. Куксенко. У самолётов-снарядов Челомея системы управления были примитивны и, естественно, не обеспечивали необходимой точности. А СБ-1, где творил С.Л. Берия, по настоянию самого Лаврентия Павловича было отдано под опеку министра вооружений Д.Ф. Устинова.

«Когда Челомей направил в правительство записку со своими предложениями по космическим исследованиям, Устинов пришёл в неописуемую ярость: ведь Челомей — это МАП, Министерство авиационной промышленности! Когда в 1946 году им предлагали заниматься ракетами, Шахурин и вся его компания нос воротили, его же, Устинова, обвиняли в прожектёрстве, а теперь, после того как он, Устинов, поставил эти ракеты, что называется, на ноги, после триумфа первого спутника, Дементьев с новой компанией требуют свой кусок сладкого пирога?!» — додумывает за Устинова Голованов [28].