Для решения задачи в работу включилась большая группа сотрудников ОКБ-52, в том числе из Филиала № 1 (ОКБ-23): Дьяченко Ю. В., Карраск В. К., Миркин Н. Н., Черняков Д. С, Комаров В. Д., Цуриков Ю. А., Ильенко Ю. Е., Зданович Ю.К. и др. При этом основная тяжесть работ легла на отдел прочности. Было проведено большое число экспериментальных работ группой сотрудников во главе с Хромушкиным А. В….

Челомея вызвали на Политбюро. Понятно, что он очень нервничал, тем более что в это время он находился на лечении в Кремлёвской больнице. Было назначено совещание в ОКБ-23, где инженеры, участвующие в решении проблемы, должны были доложить, как и в какие сроки будет устранено явление POGO (обозначение явления продольных колебаний, являвшихся причиной потери точности. — КБ.). Естественно, нам предстояло выслушать всё, что думает Владимир Николаевич о создателях машин.

Был продуман “сценарий” предстоящего доклада. Всё руководство решило встретить Генерального на I этаже главного корпуса. При этом Юрий Васильевич Дьяченко, главный конструктор этой ракеты, предложил мне встретить Владимира Николаевича у его “Чайки”, потому что у меня, как учёного секретаря, было несколько несложных вопросов. Я понимал, что первые упрёки и обидные слова придётся выслушать мне.

Я знал, что… Владимир Николаевич работал в МВТУ им. Баумана у Всеволода Ивановича Феодосьева. Звоню Всеволоду Ивановичу: “Мне нужно с вами поговорить”. — “Подъезжай”. Рассказываю обстановку. Всеволод Иванович смеётся и говорит: “Сколько лет работаешь с Челомеем и не знаешь его характер!” Достаёт с полки книгу по параметрическому резонансу. Книга написана крупным немецким математиком — директором Центрального института математики и механики Академии наук ГДР. На первых страницах и далее вижу ссылки на работы Челомея. Феодосьев подаёт руку и говорит: “Дальше сам сообразишь, как действовать”.

В назначенный день, а это было воскресенье, вся группа участников лечения ракеты собралась на 1 этаже. Юрий Васильевич Дьяченко подталкивает меня, чтобы я шёл встречать у подъезда.

Подъезжает машина, Владимир Николаевич выходит, и первые его слова: “И ты с ними постарался! Стоило мне заболеть, и что вы туг наделали?!”

Проходим мимо собравшихся, входим в лифт. Говорю: “Владимир Николаевич, вам следует начать совсем с другого”.

Чувствую, он начинает закипать: “Что ты меня учишь, у меня доклад завтра!”

“Посмотрите прежде, что делается в мире математики!” — говорю ему.

Когда поднялись на 4-й этаж, я открыл книгу и показал ему ссылки на его работы.

Он остановился и говорит: “Слушай, это же крупнейший математик. И он считает мои работы пионерскими!”

Челомей начинает педантично просматривать книгу, и я вдруг вижу перед собой совсем другого человека: “Если вы так же подготовили мой доклад, то чувствую, вы хорошо поработали!”

В зале заседаний докладывает Дьяченко. В конце совещания Челомей говорит: “По докладу никаких замечаний, а вот выводы я бы сформулировал иначе”.

Делает выводы: “Все свободны”…

Ю.В. Дьяченко потом раз пять спрашивал: “Что ты с ним сделал? Мы ждали колоссального разноса!” Я не сказал, что причина нашего удачного доклада в том, что один умный человек знал, что Владимир Николаевич очень любит, когда его хвалят» [54].

В октябре 1975 года через Академию наук Челомей получил письмо Нобелевского комитета, подписанное всеми его членами во главе с председателем Целиком Хальтеном, к которому он, скорее всего, отнёсся с юмором. Письмо было довольно хитро составлено: на правах шведской Королевской академии наук члены Нобелевского комитета по физике имели честь пригласить «to submit proposals for the award of the Nobel prise for Physics for 1976» — «обсудить предложения по награждению Нобелевской премией по физике за 1976 год». Подчёркивалось, что работы должны быть максимально свежими, такими, чтобы «польза от них ещё не была получена полностью».

Ему было очевидно, что ввиду предельной закрытости его работ, когда не был издан даже интереснейший курс его лекций, читавшийся студентам МВТУ, а их запись велась в секретные тетради, представление его трудов названному комитету было исключено. И всё же это обращение было и приятным, и в высшей степени престижным, и весьма редким. Как рассказывал автору академик Ю.В. Гуляев, подобные письма на имя ведущих советских учёных иногда приходили, причём некоторые ошибочно воспринимали их как «приглашение к танцу».

Вообще же Нобелевский комитет всегда был очень предвзят к русским людям, а после Октябрьской революции эта неприязнь была помножена на политическую враждебность. Нобелевскую премию не получили всемирно признанные творцы: Л.Н. Толстой и А.П. Чехов, Д.И. Менделеев и П.Н. Лебедев, К.Э. Циолковский и Н.Д. Зелинский… Что говорить о А.С. Блоке, С.А. Есенине, В.В. Маяковском, М.А. Булгакове… В те же годы, когда премию не получили названные гении, её лауреатами в области литературы стали забытые сегодня С.П. Рене, Б. Бьёрнсон, Ф. Мистраль, X. Эчегарай-и-Эйсагирре; в области той же физики Ф. Ленард, Г. Липман, В. Вин, Н. Дален; ещё меньше говорят сегодня имена первых лауреатов-химиков Я. Вант-Гоффа, С. Аррениуса, запомнившегося, скорее всего, тем, что именно он заблокировал кандидатуру Д.И. Менделеева, фон Байера, Э. Бухнера…

Встречи Владимира Николаевича с журналистами были эпизодичными. Первой, завершившейся печатной статьёй, была встреча с В.С. Губаревым[59], когда очерк от имени «профессора К. Петропавловского» — такой псевдоним был выбран для В.Н. Челомея — «Мост во вселенную» был опубликован в «Комсомольской правде» 7 июня 1964 года. Эта фамилия отнюдь не была новой среди советских ракетчиков. Рано ушедший Б.С. Петропавловский (1898–1933) был одним из организаторов создания ракетной техники в СССР и одним из последних, по времени присвоения, Героем Социалистического Труда (посмертно, 1991). Его фамилию наряду с К.Э. Циолковским и Ф.А. Цандером называл С.П. Королёв, вспоминая своих предтеч и учителей. Заметим, что псевдонимы для известных конструкторов были в то время распространены. Так, В.П. Птушко выступал в печати под псевдонимом Г.В. Петрович. Очерк Челомея рассказывал о значении маневрирующих космических кораблей «Полёт-1», «Полёт-2» и появился незадолго до пятидесятилетия учёного.

«…Впервые завею историю развития космической техники (а мы уже можем сказать, что такая история существует!) были успешно запущены и испытаны космические маневрирующие аппараты “Полёт-1” и “Полёт-2”! И мы с полным правом можем гордиться этими достижениями, так как они принадлежат нашей стране…

А как человек с помощью самолёта освоил атмосферы, так и потомки “Полётов” помогут обжить нам околоземное космическое пространство.

Для запуска маневрирующих кораблей необходимо иметь мощные ракетоносители, а сами аппараты должны иметь на борту достаточно мощную энергетику, которая позволяет не только осуществлять непрерывный стабилизированный полёт, совершать манёвры, но и самостоятельно выходить на заданную орбиту. После того как срабатывает последняя ступень носителя, корабль ещё не входит на заданную траекторию полёта. Он начинает двигаться по инерции, и только в заданной точке пространства по команде с Земли включается двигатель аппарата, который и выводит его на заданную орбиту…