— Что это?! — гадливо поморщилась Василиса, когда из-под тряпки на нее взглянула полузадохнувшаяся в спирту Куберина кобра.

Объяснять, оставаясь снаружи, было слишком долго, и мне пришлось, проклиная все на свете, снова переместиться в ухо Прекрасной.

— Этой змее Хан обещал защиту и переселение волшебных свидетелей.

— Ты что, издеваешься? Я эту бутылку не потащу!

— Потащите! Али дал слово защитника! Если сам он погиб, кто сдержит его обещание?!

Василиса не ответила. Молчание стало затягиваться, и я вылетел наружу, чтобы посмотреть, что она делает. Премудрая в свою очередь опять приблизилась к чинаре и подняла один из ранее висевших на ней боевых топоров, после чего вернулась к бутылке.

— Зачем это? — спросил я, не понимая, что царевна собралась делать с оружием.

— Увидишь! — ответила Прекрасная и добавила — Прав все-таки был Велес. Какой-то везучий ты для Облома!

С этими словами Василиса ухватила рукоять топора обеими руками и обрушила его на бутыль. Потоки алкоголя, перемешанного с многочисленными осколками, хлынули во все стороны, а змея тяжелыми кольцами сползла царевне под ноги.

— Слушай внимательно! — обратилась Премудрая к кобре. — Мы друзья Хана. Хочешь жить и спастись, следуй за нами. Попытаешься предать, порешу!

— Если друзья, почему не спасли? — неожиданно спросила Шит, с трудом выбулькивая слова сквозь струю вытекающей из ее горла настойки.

— Что она говорит? — поигрывая топором, уточнила Василиса, но прежде чем удовлетворять ее любопытство, мне самому надо было кое-что выяснить.

— Мы спасали, — сказал я. — Перун сказал, что надо снять с чинары его вещи. Не помогло!

— Не все сняли! — объяснила кобра, указывая башкой куда-то под свод шатра.

И тут я увидел:

— Василиса! Смотри! Тюбетейка!

Похоже, к Премудрой и впрямь постепенно возвращался слух. Во всяком случае в этот раз она не переспросила, а просто в два прыжка подскочила к дереву, подтянулась на ветке и стала карабкаться дальше вверх.

— Поздно! Теперь вам бежать надо, — прошипела Шит.

— От тебя, что ли? — презрительно спросил я. Видимо, размеры, которые не позволяли кобре меня укусить, заодно преуменьшили мою боязнь змей.

— От Куберы! Ты что, и впрямь поверил, будто он меня за так этому алконавту подарил? Я у него тут что-то вроде прослушки и проглядки! В общем, простите, но вы попали!

Наконец до меня дошло то, что пыталась сказать кобра: как Перун наблюдал поле боя через своего Орла, так же и Кубера при желании мог просматривать те или иные события глазами своей кобры.

— Василиса! Василиса! Бежим! — завопил я, взлетая к Премудрой, которая почти добралась до заветной тюбетейки. Увы, было уже поздно. Сквозь распахнутый полог шатра на своих неизменных подушках, сияя жемчужной улыбкой, вплывал не в меру довольный собой Кубера.

— Ну вот! Так я и думал! — удовлетворенно произнес он вместо приветствия. — Не зря, ох, не зря мы с Перунчиком изумруды перепрятали. А вам, смертные, наука! В будущем будете делать ставку на настоящего бога богатства, а не на своего отступника. Впрочем, о чем это я? В каком будущем! Его у вас, считайте, уже нет! Ну-ка, девка, давай слезай вниз. Нехорошо это, когда такая красавица без разрешения на незнакомых мужчин взбирается.

В течение всей Кубериной речи Василиса пристально вглядывалось в лицо божества. Наверное, индус принял это поведение за произведенный его неожиданным появлением шок. На самом деле Прекрасная просто пыталась прочесть по губам, что именно он несет. Теперь же, когда бог наконец замолчал, она спокойно перевела взгляд на меня и поинтересовалась:

— Это что еще за крендель?

— Кубера! — представил я царевне коллегу и конкурента нашего шефа.

— Ах, вот оно что! — недобро прищурившись, протянула Василиса и действительно сиганула вниз.

Приземлилась она мягко. Пол шатра покрывало такое количество ковров и шкур, что иначе это было сделать невозможно. И тем не менее шелковые хоромы почему-то стали проседать и рушиться. Этот странный процесс начался сверху, поэтому Кубера, любующийся изящным трюком Прекрасной, не сразу обратил на него внимание. Я же находился под самым сводом шелковой махины, поэтому гораздо быстрее понял, что произошло, тем более что в отличие от бога успел заметить, что, устремляясь вниз, царевна прихватила с собой тюбетейку Хана.

— Лев! Прочь отсюда! — скомандовала Премудрая, и только тогда Кубера сообразил, что с шатром творится какая-то ерунда.

— Не может быть! Варвары! — зарычал он. — Что вы сделали с моей работой?! Да я же вас…

Какую именно расправу собиралось учинить над нами одноглазое божество, я уже не услышал. Во-первых, служившая опорой шатру чинара окончательно исчезла, и громкий треск рвущегося шелка поглотил большую часть произнесенных им слов. Во-вторых, и сам Кубера утратил дар нормальной членораздельной речи и почему-то принялся визжать, как схваченный поперек живота поросенок. Эти звуки он продолжал издавать и все то время, которое мне потребовалось, чтобы выбраться из-под шелковых завалов, и позже, когда оттуда же появились Василиса и Хан. Наконец из руин шатра живым ручейком плавно вытекла абсолютно счастливая кобра. Сперва я принял это за радость по поводу нежданно обретенной свободы, но, заметив, как змея облизывается, и сопоставив сияющую морду Шит с Кубериными стенаниями, с ужасом понял, что произошло — змеюга-таки укусила своего божественного хозяина!

— Ух! С ума сойти, как давно я мечтала это сделать! — ни к кому особенно не обращаясь, произнесла кобра, и тут из-под шелковой горы донеслось:

— Ишит'авара! Грязь из-под моих ногтей! Смрад из моей подмышки!..

Далее шел непрерывный поток неизвестной мне брани на хинди или санскрите, с каждым словом которой кобра все больше и больше вжималась в землю, так что через какое-то время стала казаться уже не живым существом, а всего лишь своей собственной плоской тенью.

Вдруг крик оборвался, но на смену ему пришел куда больший ужас. Полотнище шатра зашевелилось, вспухло и стало обретать форму встающего под ним бога.

— Лев, — окликнула меня Василиса. — Убирайся. Пока не поздно. У тебя еще есть шанс улететь.

«А ведь она права! — подхватил слова Премудрой мой внутренний голос. — Самое время валить!» И только глупое комариное тело не желало соглашаться с этим безусловно разумным предложением. «Идиот! Ты хоть представляешь, как пожалеешь о том, что остался?!» К несчастью, «идиот» представлял, причем во всех ужасных подробностях. А уж когда в разодранном шелке возникла лысая голова Куберы, я и вовсе начал подвывать от страха. А может, и не я. Слишком уж низким и монотонным был этот нарастающий свист. Ни комариные крылья, ни тем более глотка ничего подобного родить не могли. Скорее, такой свист подошел бы тяжелой авиационной бомбе, которая откуда ни возьмись материализовалась в небе и, непрерывно увеличиваясь в размерах, неслась прямо на восставшее из шатра божество.