Когда Илья закончил говорить, Инга услышала смех и аплодисменты. Она продолжала смотреть в экран и машинально шевелить мышкой. Со стороны ее, наверное, можно было принять за обычного человека. Внутри Инга была перемолота в кашу.

Все разбрелись по своим местам, и Галушкин, Алевтина и Аркаша почти сразу отправились обедать. Инга с ними не пошла, впрочем, ее и не звали. Она надеялась, что теперь-то ей удастся по-настоящему побыть одной и привести мысли в порядок. Поначалу ей действительно это удавалось. Она даже смогла расслабиться и с удивлением обнаружила, что у нее от долгого напряжения болят лоб и переносица – оказывается, все это время она сидела, нахмурившись. Привычный офисный гул тоже действовал умиротворяюще. Инга подумала, что ей главное – пережить сегодняшний день, а когда шок пройдет, она сможет хорошенько все обдумать и понять, что делать дальше. Оставаться в этой компании было, конечно, нельзя, но пока она была слишком раздавлена, чтобы строить планы.

В этот момент ей пришло сообщение от Максима. Инга сама ему сегодня еще не писала – она не могла рассказать о том, что произошло утром, потому что это означало бы пережить все заново.

«Я даже не могу представить, в каком ты сейчас состоянии. Понимаю, если ты пока не хочешь ни о чем говорить, но если понадобится, знай, что я тут».

Инга некоторое время бессмысленно смотрела на телефон, прежде чем ответить:

«Как ты узнал?»

«Увидел в фейсбуке».

В ней мгновенно выстрелило раздражение против ни в чем не повинного Максима – первый признак панического ужаса, который вот-вот должен был ее поглотить:

«Что ты увидел? Ты можешь конкретнее говорить?»

«Бурматов написал пост», – ответил Максим и прислал ссылку.

Инга нажала на нее.

«Последняя неделя была для меня очень сложной. Я не покривлю душой, если скажу, что, наверное, самой сложной в жизни. Я стал участником безобразной истории, видел, что пишут люди, слышал, что они говорят, но заставлял себя молчать. Я считал, что так будет правильнее и честнее, пока руководство компании не завершит внутреннее расследование. Я понимал, что люди, которые знают меня, мне поверят, но найдутся и те, кто посчитает мою версию событий неумелыми оправданиями, попытками разжалобить и склонить их на свою сторону. Я этого не хотел, поэтому горячо поддерживал идею непредвзятого разбирательства. Теперь решение принято. Я наконец-то могу высказаться, не рискуя быть обвиненным в манипуляции общественным мнением.

В сентябре в нашу компанию пришла новая сотрудница. Учитывая, что ее публичные фейсбук-посты легли в основу этого разбирательства, я считаю себя вправе назвать ее – Инга Соловьева. Инга сразу проявила себя хорошо: быстро схватывала, подключилась к важному проекту и очень помогла. Поэтому я принял решение взять ее в штат раньше, чем закончился испытательный срок. Теперь я думаю, что, возможно, она неправильно поняла меня тогда и увидела в этом намек на мое особое отношение.

Почти сразу Инга стала проявлять ко мне интерес, выходивший за рамки обычной рабочей коммуникации. Например, однажды в баре, где мы сидели с коллегами, она, оставшись со мной наедине, вдруг стала поглаживать меня по руке. Я был изумлен, Инга, кажется, сама смутилась и быстро ушла. Однако двусмысленные ситуации повторялись: мы оказывались в пустом офисе вдвоем, разговаривали в моем полутемном кабинете, Инга делилась со мной историями из личной жизни. С сотрудниками у меня всегда были исключительно деловые отношения, поэтому Инга своим поведением выделялась, но я его не пресекал. Поначалу это казалось мне своеобразной игрой. Я считал, что, так как мы оба понимаем – романтическая связь между нами невозможна, это не более чем развлечение, ненавязчивый флирт.

Однако грань между игрой и реальностью в итоге стерлась. На работе мы отмечали мой день рождения, Инга приехала, когда остальные уже разошлись. Мы опять оказались вдвоем. Мы пили, разговаривали, много смеялись. Было уже поздно, и я предложил проводить Ингу домой. Это казалось мне естественным, ведь она задержалась из-за меня. У ее дома мы оба медлили прощаться, а в итоге поднялись к ней в квартиру, где занялись сексом. Было ли это решение добровольным с обеих сторон? Абсолютно. Было ли оно правильным? Нет, и тут я беру на себя полную ответственность. Я не должен был терять контроль над ситуацией, но алкоголь, внимание красивой девушки и ее явное желание сыграли свою роль.

На следующее утро я сожалел о произошедшем и думал о том, что всех подвел. Руководитель не имеет права так себя вести. Мне было стыдно перед Ингой. Что бы она ни делала, я-то уж точно должен был соблюдать дистанцию. Наступили выходные, мы больше не виделись. Я решил, что мы оба предпочитаем обо всем забыть и вести себя так, как будто этого не произошло. Но вскоре оказалось, что у Инги другое мнение. Она продолжала искать встреч со мной на работе, была явно расстроена, что я не отвечаю, а в итоге даже приехала ко мне домой под предлогом того, что нужно привезти какие-то документы. И так я снова поддался. К этому моменту я действительно уже был увлечен Ингой и надеялся, что мы сможем провести четкую грань между работой и личной жизнью. Да, нетипичные и, честно говоря, сомнительные отношения, но тогда мне казалось, что все получится, ведь мы оба этого хотим.

Несколько месяцев так и было. Я старался сохранять баланс, не смешивая рабочее и личное, и, кажется, это получалось. Но постепенно ситуация опять начала выходить из-под контроля. Инге хотелось публичности, признания своего статуса моей девушки, в том числе среди коллег в офисе. Я же считал, что это может только повредить. У нее уже и так портились отношения с другими сотрудниками. Кто был в этом виноват, не мне судить, но как начальник я замечал внутренние трения. Постепенно наш конфликт нарастал, мы ругались по рабочим вопросам и наконец в мае расстались. Я был разочарован и расстроен, но считал, что так, возможно, будет лучше.

Однако Инга не пожелала смириться. Она убедила себя, что после расставания я веду себя предвзято. Это, конечно, было не так. Несмотря на разрыв, я по-прежнему очень тепло к ней относился. Инга попыталась перевестись в другой отдел. Новая должность не отвечала ее компетенциям, и такое решение выглядело как жест отчаяния, которым она хотела то ли вернуть меня, то ли наказать. Когда руководство спросило меня, что я думаю о переводе, я ответил честно, что это будет ошибкой. Ингу оставили на прежнем месте, и тогда она, видимо, окончательно решила меня проучить.

Она обвинила меня в домогательствах. Из ее постов следует, что я чуть ли не изнасиловал ее после того, как проводил до дома, что, однако, не помешало ей потом встречаться со мной несколько месяцев. Бессмысленно доказывать ложность этих обвинений – никого, кто бы подтвердил правоту одного из нас, тем вечером, конечно, не было, но не могу не обратить внимания на саму их парадоксальность. Посчитав, что этого мало, Инга следующим постом обвинила меня в домогательствах к другой сотруднице. Когда я читал это, у меня буквально волосы встали дыбом. Если в первый раз я мог списать все на ее обиду, расстроенные чувства, ложную память и ошибки восприятия, то во второй раз это была сознательная ложь. Руководство, естественно, тут же вызвало эту сотрудницу на разговор, и она была потрясена не меньше моего. Между нами с ней никогда не существовало других отношений, кроме рабочих. Ничего, что можно было хотя бы истолковать как приставание – некорректный комплимент или двусмысленную шутку, я тоже никогда не позволял.