Молодая супруга Вейенто впервые должна была предстать сегодня перед обществом с открытым лицом, без покрывала, и всех мучило любопытство: какой она окажется.

Ни особенного разочарования, ни каких-либо восторгов, впрочем, ее внешность ни у кого не вызвала. «Обыкновенная молодая женщина», «симпатичная», «бывает хуже». Словом, ничего особенного. Будь Ибор счастлива в браке, она, возможно, предстала бы в более выгодном свете. Но ее отношения с Вейенто были построены на скучном расчете и в принципе сводились к той же формуле: «бывает хуже».

Рядом с лучезарной эльфийской королевой Ибор проигрывала безнадежно, и герцог Вейенто, молодой супруг, неожиданно понял, что его это удручает. Возможно, все дело в отсутствии волшебства, думал он. И это правильно. Правильно. Человек не должен любить эльфийку. Эльф не должен брать в жены простую женщину. От этого бывает много бед и несчастий.

И все равно он ощущал себя обделенным и, как ни странно, злился за это на свою кузину. Он сам был удивлен. Обычно его желание устранить королеву с пути было не чем иным, как простым стремлением занять королевский трон. Но сегодня к этому вполне законному стремлению примешивалось личное чувство.

В свите герцога ехали и Гальен с Аббаной. Она ловила каждый взгляд повелителя, направленный на королеву, и в конце концов прошептала своему другу:

– Я думаю, что не ошибаюсь: он будет нам благодарен, если мы сделаем это.

– Аббана, это безумие! – шепнул он в ответ.

Она хитро улыбнулась.

– Такие слова я уже слышала. И все же я не ошибаюсь.

– Нас схватят.

– Нет, если хорошо подготовиться и правильно выбрать место для засады. Никто нас даже не заподозрит. У меня есть отравленные дротики. Знаешь, такие, которые выдувают из трубки.

– Где ты их добыла? – ужаснулся Гальен.

– Сняла с одного трупа. С анат, – пояснила Аббана. – Что тебя так пугает? Я поступила правильно. Разумно.

Он только покачал головой.

– Ты погубишь нас обоих.

– Нет, – уверенно отозвалась она. – Вейенто вызволит нас из любой беды. Он умеет ценить преданность. Я имела случай убедиться в этом. В конце концов, это ведь тебя разжаловали за неправильные действия! А меня – повысили за правильные. Помнишь?

Он это помнил. Он вспоминал об этом каждый раз, когда общался с Аббаной, – то есть постоянно. А если позволял себе забыть хотя бы на миг, она охотно возвращалась к этой теме.

– Разумеется, мой капитан. Непрерывно держу в уме.

– Вот и хорошо. – Она не уловила иронии в его голосе. Еще одна худая примета.

Эмери и Ренье ехали бок о бок. Ренье догадывался (а Эмери точно знал), что Уида намерена участвовать в скачках. Вряд ли она рассчитывает снова встретиться с принцем наедине, но пропустить такое важное мероприятие выше сил эльфийки.

Генувейфа, вся в черном, выступала, сама того не ведая, в роли «таинственной незнакомки». Оба брата опекали ее. Она оживленно вертелась на лошади, то рассматривала наряды придворных дам, то ахала при виде роскошных шатров и пестрых флагов, развевающихся на ветру, то пыталась на ходу потрогать фонари, заранее установленные на шестах.

К удивлению своих друзей, Генувейфа неплохо ездила верхом. Когда Ренье спросил ее, случалось ли ей раньше садиться на лошадь, девушка призадумалась, а потом ответила:

– Они ведь хорошо понимают людей, если им хочется.

Уиды в толпе придворных наездниц не было видно, и это еще более уверило Эмери в том, что эльфийку они увидят только во время скачек. И вероятно, сразу по окончании состязаний она опять исчезнет.

Наклонившись к брату, Эмери сказал:

– Интересно, имеет ли отношение к таинственному поведению Уиды дядя Адобекк?

– Нет, – сразу же ответил Ренье. – Она не станет слушаться. Никого. Ни Адобекка, ни тебя, ни собственного отца.

– Это иллюзия, – отозвался Эмери задумчиво. – Влюбленная женщина склонна слушать советы. Не важно, какую форму принимает ее послушание: в том, что касается ее чувств, она чрезвычайно внимательна.

– Ты говоришь о женщинах вообще? – поразился Ренье.

– Ах, прости, я вторгаюсь в область твоих академических интересов, бабник, – фыркнул Эмери. – Нет, я говорю об Уиде. Она ловит каждое слово, в котором угадывается хотя бы намек на Талиессина. Ты не заметил?

Ренье молча покачал головой.

– Но имеет ли Адобекк отношение к ее предстоящему участию в скачках? – повторил Эмери. – Вопрос остается невыясненным.

– Возможно, он вообще не важен, – сказал Ренье.

– Разумеется, не важен. Я задаюсь им из простого любопытства, – сказал Эмери и замолчал.

Нарядные дамы и кавалеры растянулись на большой, хорошо замощенной дороге. На миг в душу Эмери снизошел покой: обилие благополучных, прекрасно одетых людей оказывало на молодого человека волшебное действие. Он позволил себе погрузиться в иллюзию – ему вдруг начало казаться, что из мира исчезли невежество, бедность, тяжелый физический труд, что остались только красота и юность.

Назначенного места достигли за два часа до полудня. Сразу же к огороженным ристалищам побежали слуги. Следовало проверить, все ли готово для проведения показательных поединков. Для жеребьевки сделали специальные эмблемы, которые раздавались участникам на месте.

Деревянное оружие было изготовлено нарочно для этого дня; впрочем, последний поединок, между самыми искусными из бойцов, должен был проводиться на настоящих шпагах, до первого кровавого укола.

Маленькие походные кухни уже дымились. Повара прибыли на место праздника еще со вчерашнего дня. Пламя весело прыгало под жаровнями, мясо уже поджаривалось, фрукты горами лежали в корзинах. Хлебные лепешки, завернутые в чистое полотно, в специальных мешочках висели на шестах – это помогало проветривать их и избегать плесени.

Для королевы воздвигли кресло под балдахином, чтобы ее величеству удобно было наблюдать за поединками. Похожее соорудили и для наследника, хотя прежде Талиессин довольствовался самыми обычными сиденьями и смешивался с толпой придворных.

Ренье намеревался выступить в фехтовальном турнире, поэтому он распрощался с братом и Генувейфой и направился к шатрам, предназначенным для участников.

Теперь, когда слишком многие видели братьев вместе и больше не сомневались в том, что у Адобекка не один племянник, а двое, Ренье начал называть себя настоящим именем.

– Разве вы не Эмери? – удивлялся кто-нибудь из придворных.

– Младший брат, – кратко объяснял Ренье, и вельможа качал головой:

– Удивительное сходство!

На том и заканчивалось.

Пока Ренье натягивал двуцветную тунику – желто-синюю, с рассеченной надвое графской короной, – его опять спросили, не Эмери ли он.