– Спасибо, – прошептала я и вышла наулицу.

Над пыльной дорогой стояло жаркое солнце,слезы полились у меня из глаз, я машинально двигалась вперед. Давясь рыданиями,добрела до конца поселка, совершенно забыв про оставленную у бывшего домаХованской машину. Бедный Епифан, милый, добрый кот, любимый ребенок КаролиныКарловны, был выгнан после смерти хозяйки на улицу.

Думаю, Мария Николаевна просто вышвырнулаживотное вон. Странно, что Хованская оставила ей дом! Может, Мария Николаевнаподделала завещание?

На краю поселка я присела на большой каменьвозле местной свалки и заплакала еще горше. Внезапно моих ног словно коснулсябархат, затем что-то легкое вспорхнуло на колени, тоненькие лапки обняли шею…

Я открыла глаза и заорала:

– Епифан! Ты жив.

– Мр-р, мяу, – еле слышно ответилонесчастное животное.

Я схватила кота в объятия.

– Милый! Что с тобой стало!

Густая, переливающаяся шубка Епифана сталатусклой, тут и там сверкали проплешины, под шкурой кота просвечивали ребра,одно ухо было порвано, хвост покрывали болячки, впрочем, лапки тоже оказалисьосыпаны гнойниками. Но это был Епифан, пожелавший утешить меня, ласковый кот нестал злобным от выпавших на его долю испытаний.

Прижав к себе Епифана, я понеслась к машине,баюкая кота и приговаривая:

– Сейчас, мой любимый, сейчас. Сначала кврачу, потом домой, в теплую кровать, к миске с мясом. Потерпи немного, весьужас позади, я с тобой.

Снова хлынули слезы, но на этот раз отрадости, Епифан прижался мордой к моему лицу, и, когда я положила его насиденье, на лохматых щеках кота блестели капли, то ли это были мои слезы, то лиЕпифан тоже рыдал.

Кота мы вылечили не сразу, но в конце концовболячки отступили, и сейчас он стал прежним: большим, толстым и счастливым.Наши собаки спокойно приняли его в стаю, даже Рейчел, ненавидящая кошек,оказалась милостивой, наверное, вокруг кота такая добрая аура, что она покориластаффордшириху, заставила ее полюбить Епифана. Знаете, доброта заразна, если вына самом деле любите мир, то и он полюбит вас. Так что Епифана можно назватьсчастливым, если б не одно обстоятельство. Живя у Каролины Карловны вИзобильном, кот имел возможность гулять во дворе, у нас, в городе, он лишенэтой возможности.

Сегодня – мне надо было на работу послеобеда, – выспавшись до полного одурения, я сводила собак погулять, потомвымыла им лапы, покормила, вернулась в прихожую, чтобы убрать на место поводки,и увидела Епифана, сидевшего с самым грустным видом у двери.

– Тебе хочется побродить потравке? – спросила я.

– Мяу, – ответил кот.

Я задумчиво поглядела на него, вытащила изтумбочки крохотные постромки, купленные когда-то для Ириски, йоркшириха теперьлюбимица богатых людей, у нее десятки ошейников и поводков, простенький ремешокЖанна забыла у нас.

«Сбруя» идеально подошла Епифану, во двор явынесла его на руках, что оказалось не так просто, сейчас наш мальчик веситбольше десяти килограммов.

Очутившись на травке, Епифан принялсямурлыкать, морда его расплылась в довольной улыбке, можете мне не верить, нобританцы умеют смеяться.

– Ладно, – вздохнула я, – втеплое время года буду тебя пасти в скверике.

– Это Епифан такой стал? –заверещала Анька Григорьева, как всегда, тихо подкравшись сзади. – Bay, нуи жиртрест!

– Он просто крупный, – обиделасья, – кость широкая, и потом, стандарт породы такой…

Но тощая как килька Анька перебила меня:

– Жрет много, ну-ка, можно его поднять?

– Попробуй, – пожала я плечами.

Григорьева наклонилась и взяла Епифана наруки, кот недовольно прижал уши к голове, но промолчал.

– Говорю же, обжора, – резюмировалаАнька, вон какие складки! Сажай его на диету, а то подохнет!

Животные, как люди, мрут от толщины. Вот я,например…

Мне оставалось лишь вздыхать, Анька помешанана диете, она постоянно считает калории, много лет не смотрит в сторону сахара,масла, хлеба, картошки, ветчины… В результате титанических усилий Аня приобрелаземлистый цвет лица, фигуру, похожую на швабру, и ненависть почти всей женскойполовины нашего дома. Бесцеремонная Григорьева способна ткнуть в вас пальцем игромко заорать: «Ой, Лампа, что это у тебя на талии бублики образовались! Берипример с меня, немедленно садись на диету!»

Я, чей вес никогда не зашкаливает за пятьдесяткилограммов, отношусь к таким заявлениям с юмором, но кое-кто просто готовубить Аньку.

– Жирный, жирный, – верещалаГригорьева, – на кефир его! Кефир первое средство от всего!

Епифан, недовольно мяукнув, попыталсявывернуться из тощих рук Аньки, но соседка вцепилась в него мертвой хваткой.

– У него объем талии больше, чем уменя, – заявила она, – кстати, посмотри, я опять похудела!

Скажи, шикарно выгляжу!

И тут меня осенило, как отомстить Аньке завсе.

– Немедленно брось Епифана! –крикнула я.

– А че? – насторожилась она.

– Ты права, он очень толстый, знаешьпочему?

– Ну.., жрет много!

– Нет, нет, Епифан болен, есть такоезаболевание, называется.., э.., жирнюга!

Григорьева мигом разжала руки, кот шмякнулсяна газон.

– Что?

– Жирнюга, – стараясь не расхохотаться,повторила я, – переносится крохотными, невидимыми глазом клещами, дикозаразная! Стоит одной твари на тебя попасть, и все!

– Че будет?

– Толстеть станешь бесконтрольно, замесяц в тонну превратишься.

Анька взвизгнула:

– Мама!

– Ага, – мстительно продолжалая, – ужасная вещь.

– И чего? – дрожащим голосомпролепетала Аня. – Спасения нет?

– Есть, – пытаясь справиться сосмехом, ответила я. – Кефир!

– Кефир?

– Ну да, – стала на ходу выдумыватья, – ты же сама знаешь – кефир первое средство от всего, надо купить штукдесять пакетов, а потом облиться им с головы до ног, клещ в кефире погибает.Кстати, процедуру лучше проделывать на улице… – Тут хохот подступил к горлу, ия еле-еле выдавила из себя: