Когда Цао Цинъэ исполнилось семнадцать, в селе появился первый трактор марки «Алеет восток»[89]. Парня, который управлял этим трактором, звали Хоу Баошань. Весной и осенью Хоу Баошань садился на трактор «Алеет восток» и ездил по деревням вспахивать землю. В отличие от быков, которые пахали лишь днем, а ночью спали, трактор пахал и днем, и ночью. Так что, просыпаясь среди ночи, Цао Цинъэ всегда слышала, как с поля доносится его тарахтение. Разъезжая по деревням, тракторист по очереди столовался в разных семьях. Завтракал и ужинал он у себя дома, а вот обед ему доставляли на поле. Когда очередь кормить тракториста доходила до семьи Цао Цинъэ, она лично носила Хоу Баошаню еду в поле. Хоу Баошань был худым и высоким, с глазами-щелочками и зачесанными на пробор волосами. Он спрыгивал с трактора, снимал белые перчатки и присаживался на край поля, а Цао Цинъэ стояла рядом и попеременно подавала ему то чеплашку с едой, то жбан с водой, то тарелку с палочками. Едва выяснилось, что Хоу Баошань приходится двоюродным братом ее однокласснице Чжао Хунмэй, их общение стало намного ближе. Когда Хоу Баошань заканчивал обедать, Цао Цинъэ, вместо того чтобы уносить посуду, запрыгивала в трактор Хоу Баошаня и наблюдала, как он пашет. Переворачивая гребень за гребнем, трактор оставлял за собой волны вспаханной земли. Молодые люди доезжали от одной кромки поля до другой и потом возвращались обратно. Общаясь с Хоу Баошанем, Цао Цинъэ для себя отметила, что никогда прежде не встречала человека, который бы столь хорошо умел говорить. Однако под умением говорить подразумевалось не то, что у него был язык без костей, а то, что в разговоре он никогда не перебивал собеседника. Сперва он давал высказаться, а уж потом вступал в разговор сам. Доведись раскрыть свою варежку Цао Цинъэ или ее матери, так те не дали бы и слова сказать. Именно поэтому Цао Цинъэ считала, что Хоу Баошань не любитель говорить. Шла ли речь о тракторах, или о поселковой машинно-тракторной станции, или о том, сколько человек работает на этой самой станции, или о том, чем и кто там занимается — все эти темы для разговора подкидывала Цао Цинъэ. Какой вопрос она задавала, на тот Хоу Баошань и отвечал. Ответит, улыбнется и замолчит. Цао Цинъэ как-то спросила:

— Ты и днем и ночью пашешь, не устаешь?

— Да сколько там в одной деревне земли? Вспахал и отдыхай себе дальше. Я, кстати, люблю по ночам пахать.

— Почему?

— Днем пашня выглядит некрасиво, зато ночью при свете фар — загляденье. — Чуть помолчав, он предложил: — Не хочешь как-нибудь ночью посмотреть?

— Ночью не смогу, темноты боюсь.

— Но если захочешь, я могу за тобой прийти.

Цао Цинъэ посчитала это за шутку, поэтому, что называется, посмеялась и забыла. Однако ночью, когда она уже легла спать, услышала, как кто-то легонько стучит в торцевую стену. Цао Цинъэ поднялась, вышла за порог, обогнула дом и увидела там Хоу Баошаня. Хотя на дворе стояла глубокая ночь, на нем неизменно красовались белые перчатки. Цао Цинъэ с опаской посмотрела в сторону родительского флигеля и, сплюнув на землю, сказала: «Говорить — не любитель, зато храбрости тебе не занимать».

Хоу Баошань взял Цао Цинъэ за руку, вывел переулками за деревню, а потом они уже бегом добрались до поля. На краю поля их ждал трактор, фары которого освещали пространство на два ли вперед. Молодые люди доезжали от одной кромки поля до другой, а потом возвращались обратно. Кругом все было черным-черно. Там, где днем виднелась вспаханная земля, теперь зияла сплошная чернота. Как и трактор, который пахал землю днем, темноту впереди теперь вспахивали две его фары. И хотя черноты прибавлялось, пахать оставалось все меньше. Цао Цинъэ, которая боялась темноты, при свете бороздящих темноту фар, да еще и в компании с Хоу Баошанем, смотрела вперед и молчала как рыба.

Три дня спустя вся земля в деревне Вэньцзячжуан была вспахана, и Хоу Баошань на своем тракторе уехал. После его отъезда Цао Цинъэ вдруг потеряла сон, ей показалось, что вокруг стало темнее, чем раньше. Теперь, как и в детстве, она стала оставлять на ночь свет. Осенью Хоу Баошань снова приехал на своем тракторе и снова в течение четырех дней пахал землю в их деревне Вэньцзячжуан.

Днем Цао Цинъэ даже не вспоминала Хоу Баошаня, равно как и Хоу Баошань не вспоминал Цао Цинъэ. Зато ночью Хоу Баошань уже ждал ее на заднем дворе, и вместе они окольными путями пробирались на поле, где усаживались в трактор и начинали пахать темноту.

Цао Цинъэ как-то сказала:

— Плохой у тебя трактор.

— Почему? — спросил Хоу Баошань.

— Ездит только по полю.

— Он и по дороге ездит.

— Но ведь небыстро.

— А что ты задумала?

— Если бы он ездил быстро, свозил бы меня кое-куда.

— А куда?

— Далеко.

Насколько далеко, Цао Цинъэ тогда так и не сказала. Молодые люди доезжали от одной кромки поля до другой, а потом возвращались обратно.

Следующим летом Лао Хань из деревни Нюцзячжуан уезда Циньюань просватал к Цао Цинъэ Ню Шудао. На следующий день после того, как в деревню Вэньцзячжуан уезда Сянъюань приехали Лао Хань и Ню Шудао, на улице зарядил дождь, и Цао Цинъэ прямо под дождем побежала в поселок на машинно-тракторную станцию к Хоу Баошаню. Из-за плохой погоды Хоу Баошань никуда не поехал, поэтому трактор отдыхал на станции, а сам Хоу Баошань с другими работниками играл в карты. Хоу Баошань проиграл, и теперь его лицо в наказание было обклеено бумажными полосками. Увидав, как на территорию станции вбегает промокшая Цао Цинъэ, Хоу Баошань забеспокоился, разом смахнул с себя все бумажки и выбежал ей навстречу.

— Что случилось? — спросил он. — Давай бегом сушиться на кухню.

— На кухню я не пойду, мне нужно задать тебе один вопрос.

— На кухне и задашь, — откликнулся Хоу Баошань.

— Нет, лучше уйдем в укромное место.

Сказав это, она развернулась и направилась к выходу. Хоу Баошань поспешил следом. Они вышли из поселка и пришли к дамбе, теперь уже и Хоу Баошань промок до нитки. Вдруг Цао Цинъэ его спросила:

— Хоу Баошань, ты бы смог куда-нибудь сбежать вместе со мной?

Хоу Баошань удивился:

— Сбежать? Но куда?

— Да куда угодно, лишь бы за пределы уезда Сянъюань. — Бросив взгляд на Хоу Баошаня, она добавила: — Если сможешь, выйду за тебя замуж.

Хоу Баошань встал как вкопанный и, ероша волосы, крепко задумался. Наконец, изрек:

— Я не могу придумать, куда нам убежать. Чтобы выйти за меня, не обязательно куда-то убегать… К тому же, если я сбегу, то больше не смогу управлять трактором, а их всего пять штук на весь уезд.

Цао Цинъэ сплюнула на землю:

— Мне все понятно, я для тебя значу гораздо меньше, чем трактор.