litbaza книги онлайнДетективыНадрез - Марк Раабе

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 95 96 97 98 99 100 101 102 103 ... 105
Перейти на страницу:

Габриэль кивает.

– Все? Ты все видел?

– Да, – с трудом произносит Габриэль.

– Я так и знал. Нужно было убить тебя сразу же. Не должно было остаться свидетелей. Ни одного! – Валериус замолкает. – А другие пленки? Ты их тоже посмотрел?

– Другие пленки?

Валериус насмешливо смотрит на него.

– Неужели ты полагаешь, – язвительно шепчет он, – что это было единственное видео, записанное твоим отцом в этом склепе?

Эта фраза взвивается к сводчатому потолку и всем своим весом обрушивается на Габриэля. На мгновение он снова оказывается в лаборатории среди всех тех фотографий, бобин, видеокассет и камер. Ну конечно! И как только он мог быть настолько глупым! Смех Валериуса болью отдается в его ушах.

– Мой отец был очень консервативен в таких вопросах. Уж если кто-то подписался на эту сраную работу, выйти из дела было уже нельзя. В том числе и твоему отцу. Ох уж этот Вольф Науманн! Как ты думаешь, чем он оплачивал ваш мещанский милый домик? Твой отец приходил сюда, чтобы запечатлеть на целлулоидной кинопленке и магнитных лентах ненасытность моего отца. Как думаешь, как часто он стоял здесь? – Валериус указывает подбородком на огромное зеркало за Лиз. – И как часто вел сьемку?

Габриэль смотрит на зеркало, на искалеченное лицо Валериуса, и видит себя, выглядывающего из-за плеча Валериуса, такого маленького и бледного – в отражении он стоит очень далеко. И какое у него выражение лица – Габриэль еще никогда не видел ничего подобного.

– Таких пленок были десятки. Мой отец пересматривал их вновь и вновь. И никто об этом не знал. Никто! Даже я. Я узнал об этом, только когда стало уже слишком поздно. Даже его дружки из высшего общества не знали, что их снимают на кинокамеру. Если бы они узнали, то обосрались бы со страху, все эти господа адвокаты, судьи и политики! Но в конце концов так и произошло… – Валериус угрожающе улыбается и смотрит на Лиз, на нож в ее влагалище.

У Габриэля зашкаливает пульс, тело покрывается холодным потом. Он изо всех сил старается сдержать воспоминания об образах, обрушивающихся на его сознание.

«Посредственность придает миру стабильность, а непосредственность – ценность», – шепчет Валериус. – Еще одна цитата Оскара Уайльда. Мой отец обожал это дерьмо. Вот только он не жил в соответствии с этими принципами, а я жил. Я! – вопит он.

Я

Я

Я

Под сводчатым потолком разносится эхо.

– И когда я вставил этой девчонке нож в промежность, этот момент наступил, понимаешь? Ты бы видел ее взгляд, когда я провел ножом вверх, и она увидела свои внутренности. Вот это было непосредственно! Это было непосредственнее, чем все, что он когда-либо делал, мой досточтимый господин отец…

Последнее слово все еще бьется под сводами склепа, а затем тишину пронзает тихий звон цепей.

Габриэль не решается взглянуть на Лиз. Он хочет зажмуриться, очутиться в другом месте – то же желание, что и тогда, в лаборатории, когда ему было одиннадцать лет. И в то же время Габриэль знает, что ему даже моргать нельзя, поскольку в темноте, за завесой сомкнутых век, таятся образы умирающей девушки.

– Я представляю себе твоего отца, – говорит тем временем Валериус. – Как он стоит за этим зеркалом со своей кинокамерой и обсерается от страха, как и все остальные. Ни один из этих жалких трусов не понимал, что надо делать. А знаешь, что случилось, когда все разошлись? Я вижу его, моего отца, вижу, как он суетится вокруг трупа, вновь и вновь повторяя одну и ту же фразу, точно молитву: «Тебе нужно это уладить». – «Что мне нужно уладить?» – спрашиваю я, а сам думаю, что же он имеет в виду. Девчонка мертва, как уладишь такое? А он мне и говорит: «Разберешься с пленкой. Мне нужна эта проклятая пленка». – «Какая еще пленка? – спрашиваю я. – О чем ты говоришь?» А он смотрит в зеркало и рассказывает мне о твоем отце и его сраной камере. О том, что твой отец всегда все снимал на пленку, в том числе и историю с девушкой, и что мы все будем видны на видео. Без масок. И тогда я понял, что он имеет в виду! Ты когда-нибудь слышал, как громко бьется твое сердце, громко и быстро, и потому нужно молчать, чтобы слушать это биение? А потом сердце успокаивается, и ты слышишь, как оно бьется все медленнее. Вот такой это был момент. Момент до того, как совершишь поступок, определяющий всю твою жизнь. Я знал, что это мой момент! Итак, я отправился в путь, чтобы все уладить. Уладить вопрос с пленкой и твоим отцом. То должна была быть моя ночь. Моя! А потом оказалось, что это твоя ночь.

Габриэль потрясенно смотрит на Валериуса.

«Моя ночь? – думает он. – Мои родители погибли, мой дом сгорел, и это моя ночь?» Габриэля охватывает такая ярость, что, кажется, он вот-вот взорвется.

– Ты думал, что я умер, верно? Что мое тело сгорело. Обуглилось. Может быть, так было бы лучше… – Валериус задумчиво смотрит на Лиз. Красная точка мерцает на лбу его отражения в зеркале. Затем он переводит взгляд на Габриэля. – Я знаю, знаю… я должен быть благодарен за то, что выбрался оттуда. В лаборатории была небольшая кладовка, перестроенная под туалет. Ты знал об этом? Я намочил полотенце в унитазе, облился сам и несколько раз окатил водой дверь. В какой-то момент я даже нассал на дверь, чтобы она оставалась мокрой, и все время подбегал к вентиляционному отверстию подышать…

Габриэль не сводит взгляда с лица Валериуса, и всякий раз, когда тот отвлекается, сантиметр за сантиметром продвигается вперед.

– Когда я выбрался из подвала, дом уже сгорел дотла. Еще была ночь, дом окружали пожарные и полиция. Мне повезло, я сумел уйти через сад незамеченным. И вернулся сюда, домой, со всем вот этим. – Валериус указывает на свое лицо и протез руки. – Отец успокаивал меня, как маленького ребенка, дал мне снотворное и обезболивающее, позаботился обо всем необходимом. Один из его высокопоставленных дружков, врач, пришел к нам домой и оказал мне первую помощь. Господи, как же я был наивен! Я был так ему благодарен! А когда проснулся, то оказалось, что я здесь, в подвале. Заперт и связан. А отец стоит передо мной и спрашивает: «Где пленка? Ты раздобыл пленку?» Я был не в состоянии ему ответить, а сам думаю: «Посмотри на меня. Ты только посмотри на меня! Разве ты не видишь, как мне больно? Мое лицо, моя кожа… И ты спрашиваешь о какой-то сраной пленке?» А он все кричит: «Где пленка? Где пленка?» И тогда я понял, что он такой же, как и все остальные. Он боялся. Просто боялся. Не за меня, за себя. И тогда я придумал, что делать. Сделал то, чего он заслужил. Знаешь, что я ему сказал? Я сказал: «Плевать я хотел на эту пленку, я ее тебе не отдам. Она моя. Я спрятал ее в доме матери на Кадеттенвеге». Конечно же, я этого не сделал. Эта проклятая видеокассета расплавилась от жара, как и все остальное в лаборатории. Но я ему сказал, что спрятал пленку, и он мне поверил. Это его чуть с ума не свело. Буквально. А еще я сказал ему, что все погибли, кроме тебя. Тут он едва совсем с катушек не слетел. «Сколько лет мальчишке? – спросил он. – Что он видел?» Но страшнее всего была для него мысль, что эта пленка где-то лежит и кто-то может узнать его на ней. Вот что вгоняло его в безумие. Когда он понял, что я ему ничего не скажу, то перерыл весь дом. Но ничего не нашел. Находить-то там было нечего. – Валериус горько смеется.

1 ... 95 96 97 98 99 100 101 102 103 ... 105
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?