Девяноста процентов увиденного я просто не понял! От остального – обалдел. Это, я вам доложу, нечто!..

В наш бы мир ее, на Землю-1. Как живую шпаргалку.

Только успел об этом подумать, как бац! Шлепок по мозгам. Шатнуло меня, взвыл, за череп держусь. Больно, между прочим! Ну ладно, ладно, это я пошутил, не надо меня наказывать…

Отпустило. Нет, это черт знает что такое! Звери как боги. Ведь Прыткая – зверушка на вид. Мало ли, что мультипитающая! Зато двусумчатая. Казалось бы, эволюционный вывих в сторону позавчерашнего дня, а поди ж ты…

На самом деле это я для нее зверушка. Хорошо еще, что она снизошла до меня, несмышленыша тупоумного, в мысленный разговор вступает. Вот интересно, сумел бы я объяснить устройство газовой турбины какой-нибудь человекообезьянке вроде проконсула?

Ну да, как же. Устройство рычага – еще может быть. При великом терпении.

Вот и я для Прыткой нечто вроде обезьянки-проконсула. Сколько между нами миллионов лет эволюции приматов? Да еще в таких собачьих условиях, какие здесь норма!

Интересно бы узнать: как она предугадывает приближение очередной катастрофы? Земные животные, я слыхал, тоже на это способны, и никто толком не знает, как и почему. Чуют вспучивание почвы? Ощущают характерные микросейсмы? Ориентируются на локальные изменения магнитного поля и состав просачивающихся из грунта газов? Все сразу?

В наш бы мир Прыткую, да в хорошую лабораторию, да поставить серию хорошо продуманных экспериментов… Увы, я реалист. Могу лишь наблюдать за нею и пытаться понять ее хотя бы на десять процентов так, как она поняла меня. Об экспериментах и думать нечего. Позволит она мне ставить над собой эксперименты, как же! Очень ей это надо.

А я, кажется, догадался, чего ей надо. Общественного признания и того, что называется социальным статусом! По-моему, до сегодняшнего дня ее тут не очень-то уважали. Сейчас вижу – Прыткая довольна. Детеныша нянчит и чуть ли не мурлыкает потихоньку. Изображает застенчивость – мол, что это вы, не надо мне цветов и оваций! Ну-ну. Кое в чем все гоминиды одинаковы.

Наверное, мои «картинки», которые я, как попка, мысленно повторяю изо дня в день, да еще стараюсь сделать их повыразительнее, кажутся аборигенам изрядной пародией. Во всяком случае, наши представления пользуются успехом. Теперь мы выступаем дважды в день, утром и вечером. Да еще репетируем днем.

Прыткая пожелала углубить тему. Теперь я рисую в воображении еще ряд картин, в особенности качественно выписывая главную: некий напыщенный долдон, карикатурно «срисованный» мною с Лысого Кактуса, сидит за бутафорским пультом, готовый одним движением указательного пальца переместить планету из мира в мир. Через несколько секунд долдону станет очень плохо, но он о том еще не знает. Я тоже толком не знаю, посредством чего туннельщики открывают Туннель или Лаз, в их аппаратуре черт ногу сломит, но ведь публика тем паче об этом не осведомлена! И все довольны.

Но жалованье мне не идет. Кажется, в этом мире не принято платить актерам и вообще деньги не в ходу. Меня кормит Прыткая – иногда сама одним усилием мысли убивает какое-нибудь животное, иногда приказывает своим шершням закусать ту или иную дичь. А вчера, когда я от нечего делать упражнялся с пращой, она выгнала на меня некую тварь – нечто вроде помеси зайца с дикобразом. Я попал! Мясо у зверушки оказалось первый сорт. Шашлыки – объедение. С огнем проблем нет – на добычу его трением я теперь трачу не более минуты. Напрактиковался.

Мы медленно кочуем по долине. Она оказалась даже больше, чем я предполагал вначале. Сородичей Прыткой здесь по крайней мере несколько тысяч.

Позавчера видел, как одна юная обезьянолетяга навеки покинула материнскую сумку. Мать, кажется, была тому только рада. Думаете, вследствие этого она отпустила свое дитя просто так – катись, мол?

Ничего подобного. Вижу: дитя тоже не спешит удалиться, ждет чего-то. А «осиная» сумка мамаши приходит вдруг в бурное движение и гудит, как трансформатор. Продолжается это минут десять-пятнадцать и кончается тем, что из сумки вылетает не один осиный рой, а два. Тут мне все ясно стало. Вернусь – расскажу биологам о том, что самостоятельность потомства приурочена у местных обезьянолетяг к созреванию новой осиной матки. Так и вышло, как я думал: один рой скрылся в мамашиной сумке, а другой, покружившись еще минут пять, втянулся в сумку сына. Ясно, что это сын, а не дочь, потому что у него на брюхе одна сумка, а не две.

Провались они в преисподнюю, эти летягомакаки! Подумать только – они произошли от существ, во всем похожих на нас, людей! Хотя надо признать, что местные люди-человеки сами в том виноваты.

За что и были наказаны по полной программе – вымиранием своего вида. Какой теперь с них спрос? При этакой тектонике от них давно уже не осталось ни памятников материальной культуры, ни даже окаменевших костей. Вчинил бы иск, да поздно.

Вон она, летучая обезьяна, – сидит на ветке и смотрит на меня с таким видом, будто насмехается. Ну чего вылупилась, образина? Гляделки выпадут. У-у, тварь! Не-на-ви-жу, поняла?

Поняла. И не реагирует. Какое ей дело до эмоций низшего существа!

С тем же полнейшим отсутствием всякого эффекта оскорбляю ее вслух с перечислением всех сексуальных извращений, о каких когда-либо слыхал. Только это мне и дозволено. Ори, грозись, брызгай слюной – пожалуйста! Хоть разорвись от злости, она все равно бессильная. О том, чтобы взяться за пращу, лучше и не думать. Полезнее для здоровья.

Давно не надиктовывал новых впечатлений. Устал. И в счете дней не уверен. Жить можно, но очень уж противно. Вчера отработал вечернее представление на великом упрямстве и скрипе зубовном.

Причина? Элементарно: я оказался не готов к такой жизни и признал это. Держусь только верой в то, что однажды меня отсюда все-таки вытащат.

Вера еще теплится. Боюсь потерять ее. Без нее – что у меня останется?

Тут самое главное – чем-нибудь себя занять. Каждый день, как только выдастся свободная минута, упражняюсь с пращой. Иначе съеду с катушек. Уже могу попасть со ста шагов в древесный ствол, а с тридцати-сорока – сбить с ветки любой из плодов, на выбор.

Никому это не надо, кроме меня, но мне не мешают. Животное в клетке должно иметь какие-то предметы для игр, не то оно заскучает и начнет бросаться на служителей.

А им это надо?

Из шкуры животного, похожего на миниатюрного бронтозавра, смастерил бурдюк. Не для воды – зачем мне ее хранить, если ручей рядом? Накрошил туда сочных плодов, добавил ягод и выставил на солнышко. Дни тут довольно жаркие, и брожение не замедлило начаться. Думал, винцом побалуюсь, не так тошно жить станет.

Ага! Прыткая унюхала – заставила вылить, да не в ручей, а в яму, какую сам же и выкопал. Чтобы, значит, не портить экологию. Плакал, а вылил. И яму потом сам же засыпал.