Он покинул собор уже глубокой ночью и на неверных ногах поплелся к своему дворцу. И в эту минуту открылась дверь во дворец Годы. Внутри было темно. Фродоин не видел свою любовь на мессе; не зная, что и думать, он шагнул внутрь.

В первом зале горел простой глиняный светильник на две свечи. И стояла женщина в траурных одеждах. Она ждала его молча.

– Года… – Епископу хотелось поделиться своими подозрениями о смерти графа Уржельского, но мысли не складывались в слова. И не было больше сил.

И тогда женщина подбежала к нему, обхватила лицо ладонями и покрыла поцелуями его лоб, глаза, нос, губы. Фродоин разрыдался – этот плач давно копился внутри, и Года целовала эти слезы, мешавшиеся с ее собственными.

Война – это ведь всегда конец и опустошение, войны оставляют раны такой глубины, что под ними рубцуются старые обиды и оскорбления. В последние дни Года была охвачена животным страхом: она боялась, что никогда больше его не увидит. Ей уже рассказали, как Фродоин вел себя на поле битвы, и теперь женщина гладила его спутанные волосы, не переставая со смесью гордости и боли целовать и рассматривать его лицо.

– Я хочу, чтобы ты знал, Фродоин. – Она назвала его по имени впервые за много лет, а пальцы ее сновали по его щекам, стирая слезинки одну за другой. – В ту ночь, когда пришел Бернат, я приняла бы такое же решение… – Голос ее задрожал, но Года сумела продолжить. – Он избивал меня, унижал, и все эти годы я винила тебя. Но если бы ты меня защитил, сейчас, возможно, не было бы ни тебя, ни Арженсии, ни меня. Все, чего мы достигли, включая и эту непроигранную битву, началось в ту ночь… Твое трусливое молчание и отметины на моей коже сегодня обретают смысл.

Епископ снова обессилел и упал на колени в кольце горячих рук – он считал ее объятия потерянными навсегда. На него разом обрушилось беспощадное осознание, что прошлого не вернуть, и водопад любви, которая приходит с прощением.

– Пойдем, Фродоин. – Она помогла ему подняться.

Года молча провела священника в маленькое помещение рядом с садом. В центре стояла мраморная ванна, по виду – очень древняя.

– Мой прадед откопал ее на месте римских терм.

Над водой поднимался пар, Фродоина обволакивал сладостный аромат роз. Года смотрела на него влажным взглядом, когда раздевала и подталкивала к горячей воде. Оба молчали, и епископ почувствовал, как вместе с кровью и грязью с него сходит тяжкий груз, годами давивший на грудь. И он обрел мир.

Наутро часовой графского дворца прибежал с докладом к виконту Асториусу. Тот немедля выглянул в окно и увидел Фродоина, который осторожно выскользнул из дворца Годы. Увиденное подтвердило давние слухи об их запретной связи, которую Дрого де Борр в свое время не смог доказать. Асториус плутовато улыбнулся. Наконец-то маркграф получит возможность избавиться от своего соперника на этой земле, а сам виконт получит щедрую награду.

Фродоин шел по темным барселонским улицам в простой тунике и шерстяном плаще. Он даже не надел епископское кольцо. Был канун Рождества, но он перепоручил Сервусдеи всю подготовку к праздничной вигилии и рождественской службе, которая начнется через несколько часов. Епископ отклонил и приглашение Годы на торжественный ужин в ее дворце, на котором дама знакомила графиню Эрмезенду и ее детей с готской знатью. Беллониды приехали под вечер в сопровождении Изембарда и других рыцарей, и в городе их почитали героями.

Для епископа это был особенный вечер. И он хотел разделить его с теми, кто поверил в него еще тогда, когда он приехал из Нарбонны молодым священником – неопытным и чересчур самонадеянным.

Совесть Фродоина тяготили шесть сотен мужчин, погибших в сражении с Мусой из Льейды; многие умерли не сразу, а после долгой агонии. Калеки сделались обузой для семей. В Барселоне снова появились пустые дома и заброшенные посевы. Запасы зерна и скот ушли на более чем двухмесячное содержание войска. В Барселоне и малых городках Марки потухли сотни очагов.

К счастью, усилия переговорщиков, посланных Сервусдеи и Жорди, не пропали даром, вали и сам кордовский эмир воздержались от дальнейшего вмешательства в их дела, и военные действия приостановились. В ближайшем будущем столкновения было не избежать, но Марка осталась Маркой.

Со дня сражения епископ безостановочно размышлял, стараясь разгадать мотивы Берната из Готии, но так ни к чему и не пришел. Несколько дней назад в Барселону добралось известие, что королева Ирментруда скончалась шестого октября в аббатстве Шель. Опечаленный Фродоин отслужил мессу за упокой ее души: он лишился влиятельного союзника при дворе.

Священник прошагал мимо колонн Миракля и вздохнул. В этот вечер он мечтал устроить себе передышку и выкинуть из головы все проблемы.

В морозный вечер деревянные окна гостиницы были закрыты, но сквозь ставни пробивался свет. Когда епископ вошел, в таверне воцарилось молчание и сидевшие за длинным столом в изумлении поднялись со скамей.

– Пожалуйста… – попросил Фродоин, и горло его сжалось от нежности. Он даже поднял руки, чтобы все увидели, что он пришел без кольца. – Позвольте мне в этот вечер побыть одним из вас.

– Хоть в митре, хоть без митры – вы у себя дома, – ответила Элизия, сидящая во главе стола со спящим Гомбау на руках.

И Гальдерик тотчас освободил для него место рядом с хозяйкой. Фродоин посмотрел на угощение: оленина, тушеные овощи, колбасы, фруктовые компоты и фаршированная птица. Даже в епископском дворце ему не предложили бы такое роскошное пиршество. Для Элизии этот вечер тоже был особенный: и для праздника, и для слез накопилось немало поводов, и Изембард наконец-то был рядом, женщина до сих пор не могла в это поверить и дрожала от счастья. Четырех лет разлуки как будто и не было, и Элизия снова чувствовала себя живой.

Гали, по счастью, успел исчезнуть, не попрощавшись, но Элизия понимала, что он просто испугался Изембарда. Муж ее помогал Дрого де Борру, которого рыцарь из Тенеса ненавидел больше всех на свете. Для Элизии отсутствие супруга в этот вечер явилось большим облегчением.

Рядом с хозяйкой сидели Жоан, Леда и их дети. Гальдерик вышел из битвы целым и невредимым благодаря опеке старшего, Сикфреда, которого ранили в ногу; Сикфред поправился, но хромота останется у него до конца дней. Ла-Эскерда так и стояла пустой, но земли, полученные в априсий, все равно принадлежали семье, и Жоан с Ледой решили туда вернуться уже через несколько дней, чтобы не лишиться нажитого. Фродоин пообещал расширить их надел.

Одновременно праздновали и возвращение Эммы с мужем. Служанка рассказала, что ее поймали за городскими стенами и держали в пещере, где она кормила грудью девочку нескольких месяцев от роду, смугленькую и с ярко-голубыми глазами, и так продолжалось несколько недель. Но однажды, рассказывала Эмма, в пещеру зашли пастухи, и она позвала на помощь. Солдаты, которые ее сторожили, вырвали у нее из рук малышку, во время драки девочка упала на камни и перестала плакать. Солдаты принялись избивать Эмму, но пастухи вступились, вытащили свои пращи, и Эмма сумела убежать. Пастухи проводили ее в город. Молодая женщина до сих пор не пришла в себя после похищения. А малышка, возможно, погибла. Фродоин связал концы истории в одну нить: девочка – это, по всей вероятности, Санса, дочь Ротель и Малика. За нее отслужат мессу. Изембард, узнав о случившемся, плакал по своей племяннице так горько, как будто она умерла. Когда узнает и Ротель, ярость и боль навсегда погубят ее душу.