Переведя дух, мы вспомнили об опасности, грозившей нам из центрального зала. Двое остались у заднего выхода, я же вместе с остальными вернулся к столбам. И вовремя! Отряд из тридцати воинов находился уже у самого входа в коридор звуков, остатки же главного отряда, сильно рассредоточившись, спешили следом.

Встав с обнаженным ятаганом на самом пороге, я встретился взглядом с неприятелем. И вдруг глаза его ужасно выпучились, он глубоко и судорожно вдохнул, а на лице его выступила обильная испарина. Лицо его перекосилось, из прокушенной губы заструилась кровь. Согнувшись пополам, он сделал два неверных шага и упал мимо меня прямо в проход. И только тут я заметил слабое мерцание пола почти у себя под ногами. Я не слышал никаких звуков, я вообще оглох на несколько мгновений. Я видел лишь падающих воинов, которых напиравшие сзади вталкивали в коридор. Сверкая наполнявшей глаза решимостью уничтожить врага, они изо всех сил пытались противостоять навалившейся на них нестерпимой боли, с трудом переставляя немеющие ноги и из последних сил сжимая в руках оружие. Но боль в конце концов побеждала, и они тяжело валились на каменные плиты, беспомощно шаря вокруг непослушными уже руками и постепенно застывая с кривым оскалом на потемневших лицах.

Пол у самого входа в коридор вновь вспыхнул, и еще одна группа воинов, придавленная к земле неимоверной тяжестью, замерла как-то уж совсем быстро. Остальные еще продолжали напирать, когда воздух вновь наполнился переливами дьявольского пения. Воины стали, словно задыхаясь, жадно хватать воздух ртом, затем, сбросив шлемы, начали рвать на себе доспехи. Я был поражен: они разрывали панцири, нашитые на толстую ткань, разгибая железные кольца, скрепляющие чешуи. Вдруг их лица и обнаженные участки тел стали вздуваться и чернеть, словно их поджаривали на огне. С беззвучными воплями они падали на пол и, неистово извиваясь, катались по нему, словно пытаясь сбить охватившее их пламя. То, что произошло вслед за этим, было самым невероятным из всего, что мне довелось здесь увидеть. Бьющиеся на полу люди вдруг задымились, а через несколько мгновений… вспыхнули. Их охватило настоящее пламя, очень быстро превратившееся в свет, который спустя совсем короткое время угас так же быстро, как и разгорелся. На месте тел несчастных остались лишь светящиеся угольные скелеты, которые постепенно тускнели и в конце концов превратились в прах, рассыпающийся от прикосновения. Оставшиеся воины, обезумев от ужаса, бросились кто куда, пытаясь спастись от нависшего над ними кошмара. Мы же вновь принялись за свою работу, которую теперь можно было делать, не спеша и не опасаясь нападения.

Скоро все враги в центральном зале были повержены непостижимыми звуковыми ударами, каждый из которых являл свое неповторимое проявление и действие, не будучи похож ни на один из предыдущих. Никто из неприятелей, вышедших из бездны, не покинул центрального зала. Все они, теперь уже неподвижно, лежали либо вокруг гигантского колодца, либо в коридоре звуков. Стоя у выхода из коридора, я отрешенно взирал на груды изуродованных тел. И тут вдруг из глубины коридора раздался взволнованный голос:

– Абдул! Омар! Хасан! Кто-нибудь, отзовитесь!

Опомнившись, я бросился к отверстию разговоров, холодея от внезапного беспокойства за оставшегося в лагере Саида. Но меня опередил Ибрагим, оказавшийся гораздо ближе.

– Что произошло? – обеспокоенно спросил он. – Мы сейчас придем!

– Здесь ничего не случилось, – ответил Саид. – А что там у вас?! Мы уже не знаем, что и думать.

– Вы?!! Ты там что, не один?

– Здесь три сотни вооруженных крестьян рвутся вам на помощь и требуют показать им дорогу!

Услышав это, мы все разом переглянулись, ибо удивлению нашему не было предела. Кто бы мог подумать, что эти без сомнения очень хорошие люди могут оказаться столь благородными и отзывчивыми по отношению к совершенно незнакомым чужеземцам, к тому же пришедшим с непонятными целями, что готовы будут ради них спуститься в город, проклятый их далекими предками, да еще и вступить там в смертельную схватку с неведомым врагом. Мы прониклись к ним самыми теплыми чувствами и были очень рады, что они не пришли раньше и их помощь не понадобилась. Ибо они здесь оказались бы столь же беззащитны перед ужасными силами подземелья, как и их враги.

– Передай им нашу безграничную благодарность, – ответил я Саиду. – И то, что их помощь уже не требуется. Здесь все уже закончилось, и мы скоро выйдем к вам.

Еще не успев закончить этой фразы, я вдруг почувствовал, что вокруг меня и даже во мне самом что-то происходит. Воздух в коридоре стал ощутимо плотным, будто я погрузился в воду, и наполнился неописуемым сиянием, которого я не видел глазами, но ощущал, казалось, само́й душой. Однако эти плотность и незримое сияние не давили и не обжигали меня. Они нежно ласкали и возносили куда-то ввысь мое тело, ставшее вдруг легче пушинки. Вместе с этим они проникали в него и, растекаясь внутри, заполняли его собой. Это походило на живительные глотки холодной воды из благословенного источника посреди раскаленной пустыни, несущие блаженство во все укромные уголки тела. Они убаюкивали сладостным покоем и вместе с тем пробуждали невиданные силы и удивительную легкость и бодрость, зовущие на какие-то великие подвиги и свершения. То, что висело сейчас в воздухе, казалось, было живым, оно трепетало и было почти осязаемо. Оно занимало весь окружающий мир и, я остро чувствовал это, жаждало и стремилось вселиться в меня, воссоединившись с моим естеством. Мое же естество, помимо всякой воли, неудержимо рвалось навстречу, влекомое теми же стремлениями, будто услышав зов отторгнутой когда-то части себя, взывающей к воссоединению. И вдруг это что-то, словно преодолев крутое препятствие, обжигающе холодным и раскаленным потоком устремилось в меня, проникая в каждую песчинку моего тела и накрепко соединяясь с ней, что сопровождалось неописуемым чувством мучительного, невыносимого блаженства. Венцом же этого вихря неведомых доныне восприятий была горячая струя, поднявшаяся по позвоночнику и хлынувшая в голову. Она, казалось, промыла все ее уголки и закоулки, вынеся из них какую-то муть и пыль и открыв там необозримые глубины, способные вместить в себя все необъятное обилие звездных миров, вместе со всей их мудростью. Затем все эти удивительные ощущения стали угасать, а окружающая обстановка – принимать свой обычный вид. Превозмогая еще владевшую телом сладостную истому, я огляделся. Мои товарищи, похоже, пережили то же самое, ибо выглядели едва пробудившимися от глубокого сна, полного сладостных видений. Однако лежащие тут и там обезображенные и удивительно иссохшие тела вражеских воинов быстро возвращали нас к действительности. Вдруг я понял, что с нами произошло. То, что, будучи неописуемым ни словами, ни фантазией, все еще продолжало стоять в воздухе коридора, было не чем иным, как той самой сущностью, или мудростью, освобожденной из плоти воинов, зверски растерзанных здесь ужасными неведомыми силами, воплощенными в немыслимых звуках. Вне всякого сомнения, те ощущения, которые только что испытал я и, судя по всему, все мои товарищи, были вызваны проникновением этой воплощенной в незримом свете сущности в наши тела. Очевидно, изгнанная из живой плоти, она, неспособная долго пребывать вне привычного вместилища, жаждала вновь вернуться в него. Я осторожно выглянул в центральный зал. Воздух там был совершенно прозрачным, но было отчетливо видно, что он так же искрится и колышется. Похоже, в нем стояло изрядное количество освобожденной сущности. И я с ужасом подумал о том, сколько же людей лежит сейчас там, сожженных и раздавленных, встретивших смерть как благо. Представить же себе их предсмертные страдания, пусть даже длившиеся лишь несколько мгновений, было просто невозможно.