Иногда за книгами приезжали Утилизаторы. Они молча собирали бутафорию, упаковывали в серые коробки и загружали в неприметные грузочвички, припаркованные у подъезда. Вряд ли кто-нибудь замечал их. Утилизаторы были из другого мира – как и таинственные работодатели, о которых Оксана почти ничего не помнила.

Утилизаторы не разговаривали. Они просто делали свою работу.

Как-то раз у Оксаны спросили, верит ли она в то, что делает? Правда ли, что можно вот так запросто найти сайт, где предлагают обменять искры в глазах на неиспользованные женские ласки? Разве это реально?

Она подумала и ответила, что в Питере реально всё. Если кому-то искры в глазах идут больше, то почему бы не обменяться?

Ей сказали, что в настоящей жизни вообще-то такого не бывает.

Она пожала плечами и ответила, что это не ее дело. Работа есть работа.

У нее спросили: И как, справляетесь?

Она ответила, что это дурацкий вопрос. Нельзя на работе справляться или не справляться. Есть обязанности, которые надо выполнять.

Потом закурила и сделала вид, что задумалась.

Еще Оксана любила проспекты. Особенно ночью. Было в этом что-то магическое: желтые блики фонарей, потоки машин и людей, темные силуэты старинных домов с треугольными крышами (да даже если современные многоэтажки – Питер менял их под себя, и всё равно казалось, что им уже никак не меньше сотни лет). Если забраться в самую гущу, оказаться среди плотных очередей бредущих куда-то людей, то невероятным образом можно ощутить одиночество. Оксану толкали, огибали, извинялись, наступали на ноги, цепляли ее зонт – а она была одинока и по-своему счастлива. Кажется, даже слышала шуршание дождя и далекие отзвуки ветра над Невой.

Оксана всегда назначала встречи под дождем, в центре, где-нибудь на Невском у Фонтанки или на Садовой, возле метро, где тротуары особенно узкие, а людей по вечерам неимоверно много.

В один из дней она оказалась на углу Садовой и Гороховой чуть раньше запланированного. Дождь сыпал мелкий и по-осеннему холодный. В ожидании встречи Оксана купила кофе и закурила. Ничего не может быть лучше хорошего кофе и сигареты дождливым вечером.

Люди сновали вокруг бесконечным серым потоком, потом, в какой-то момент, из безликой массы нарисовался силуэт – сутулый, высокий мужчина в очках, с натянутым на лоб капюшоном, с почти невидимым лицом; руки в карманах куртки, в промокших джинсах и грязных кедах, которые когда-то были белыми.

Оксана подумала, что он мог бы быть персонажем книг Достоевского, если бы тот жил в двадцать первом веке. Человек, измотанный городом. Именно так.

У него за душой наверняка было много историй. Что-нибудь про жизнь в коммуналке, неразделенную любовь, долгие поиски и тоску.

Мужчина спросил:

– Давно меня ждете?

– Нет.

Оксана не любила общаться с незнакомцами. Это нарушало ее комфортное состояние одиночества. Магия дождливого города словно рассыпалась, когда приходилось вступать с кем-то в диалог.

Мужчина пожал плечами, мол, это была обычная вежливость, затем выудил из кармана сверток из нескольких газет. Протянул.

Оксана, зажав сигарету в уголке губ, раскрыла бумагу, посмотрела на что-то серое, с виду склизкое, словно кто-то раздавил гусеницу, а потом попытался собрать ее обратно.

– Я подумал, эта история вам понравится, – сказал мужчина. – Вы же не сказали что-то конкретное. Ну я и… она из детства. Про рваные носки и сломанный нос.

– Действительно. – Честно говоря, Оксане не хотелось больше притрагиваться к свертку. – Сложите это… как следует. Пакетик есть? Ничего, у меня с собой. Вот. Положите сюда. – Она очень старалась не показаться язвительной.

Он что-то неопределенно буркнул, махнул рукой и внезапно (так бывает со всеми) растворился в серой толпе прохожих.

– Постойте, – запоздало произнесла Оксана. – Вы забыли!..

В кармане её плаща лежал сверток. Мужчина хотел обменять истории на какую-то безделушку – талисман или что-то вроде этого.

Она вытянула шею, высматривая мужчину среди толпы. На краю тротуара блеснули вспышки – японские туристы фотографировали обнаженные мраморные фигуры, подпирающие балкон.

Оксана подумала, что этот мужчина не доберется до дома, а растворится в каплях, как карандашные штрихи под нажимом ластика. Но потом заметила его – силуэт, неторопливо бредущий прочь по оживленной улице.

– Постойте! – повторила Оксана и с легким раздражением двинулась сквозь людей.

Кофе, должно быть, остыл. Она бросила стаканчик в урну, раскрыла зонт.

Мужчина свернул на перекрестке – Оксана почти догнала его, но он то ли ускорил шаг, то ли просто быстро шёл. На сторонней улице было пустынно. Темный силуэт нырнул в одну из многочисленных арок. Оксана нырнула следом, будто в черноту своих сновидений. Ледяной ветер облизал влажные щеки. Кто-то сказал на ухо:

– Прости!

Её толкнули, уронили на землю. Падая, Оксана услышала, как хрустит ломающийся зонт. Ей заломили руки, связали на запястьях и заклеили рот. В глазах пульсировала боль, в висках колотило.

Оксана не сопротивлялась, потому что невозможно было сопротивляться. Виной всему был страх.

Оксану подняли, провели в глубину арки. Кто-то крепко держал её под локоть. Наверняка это был тот самый мужчина. Больше некому.

Она вспомнила о склизком свертке, что лежал в пакете. Что там была за история? Мерзкая и гнилая, как его поступок?

С неба лил холодный дождь, выбивая мелодии на потрескавшемся асфальте. Со всех сторон нависли желтые стены. Типичный дом-колодец в центре. Протяни руку из окна – и можно дотронуться до подоконника окна соседа. Пять этажей вверх, а наверху – квадрат черного неба.

Здесь не было фонарей, тусклый свет лился лишь из нескольких окон. Похититель замешкался у подъезда, звеня ключами, и Оксана с жадностью впилась взглядом в его лицо, запоминая этот острый нос, тонкие губы, щетину, это задумчивое и грустное выражение. На вид мужчине было около тридцати. Его сильно старили нелепые круглые очки «под Джона Леннона».

Оксана определенно уже видела это лицо. Кажется, он много раз приходил меняться. Дождь никак не забирал его, а капли не стирали этот образ из памяти.

Скрипнула входная дверь, дыхнуло спертым влажным воздухом с примесью хлорки, словно кто-то недавно вымыл здесь весь подъезд. На лестничных пролетах было темно. Блестели пятнышки глазков на дверях – а больше ничего и не разглядеть.

Поднялись на второй этаж. Мужчина открыл дверь в квартиру, впустив в пролет поток мягкого желтого света, взял Оксану за плечи и ввел в ярко освещенный коридор. За спиной щелкнул замок, отрезая от внешнего мира.

Ее ладоней коснулось что-то холодное, веревка на руках ослабла и опала. Оксана осторожно развернулась. Мужчина стоял у двери с небольшим раскладным ножом в руках и улыбался.