— Ты вступишь в ряды аггелов, пройдешь полный обряд посвящения, присягнешь на верность отцу нашему Каину и делом докажешь искренность своих побуждений.

— А не поздно ли мне… в ряды вступать, — Цыпф позволил себе выказать легкую строптивость. — Боюсь, что рога не вырастут.

— Главное — не рога. Главное — дела во имя славы Каина. Нередко к нам приходят люди весьма преклонных лет.

— Как я понимаю, посылать меня в бой вы не собираетесь? — Лева смелел все больше и больше.

— Служить Каину можно не только оружием. Мы никогда не ставили знака равенства между грубой силой и изощренным умом. Исполнителей у нас достаточно. А вот в мыслителях всегда ощущалась нужда.

— Вы мне льстите.

— Лесть не в чести у детей Каина… Не для того много лет назад мы подкинули тебя в стан врагов, чтобы сейчас делать простым бойцом. Победит тот, кто заботится о будущем. Много таких, как ты, тайных каинистов, ждут своего часа и в Отчине, и в Кастилии, и даже в Степи.

— Вы про Киркопию забыли, — брякнул Лева. — Тамошний народ вас бы понял.

Ламех смерил Цыпфа долгим, ничего не выражающим взглядом.

— Когда человек, попавший в безвыходную ситуацию, начинает шутить, это означает одно из двух, — произнес аггел. — Или он знает путь к спасению, или уже махнул рукой на собственную жизнь.

— Махнул… Так будет ближе к истине… Вот вы недавно назвали меня тайным каинистом. Вы уверены в этом?

— Абсолютно. Нынешние твои убеждения нас нисколько не интересуют. Если бы ты с детства находился под влиянием идей Каина, то мог бы преждевременно раскрыть себя. Теперь же ты вне всяких подозрений. А мы со своей стороны позаботимся о том, чтобы в нужное время ты безоговорочно стал на сторону детей Кровавого Кузнеца.

— Хотите сказать, что нужное время пришло?

— Иначе зачем бы я беседовал с тобой?

— А если… я не приму вашей стороны?

— Мы практикуем не только добровольную, но и принудительную службу, — впервые в голосе Ламеха прозвучало что-то идущее от чувств, правда, от чувств недобрых.

— Пытать станете?

— Это было бы чересчур примитивно. Хотя и такой метод не исключается. Но обычно к таким экземплярам, как ты, мы применяем другой подход. Не хочу сказать, что каинисты свято чтут родственные узы, но в чувствах, порождаемых кровным родством, они разбираются.

— Что-что, а этого у вас не отнимешь…

Ламех на эту реплику не обратил никакого внимания. Точно так же и кот позволяет плененной мышке немного попищать и побегать в последние минуты жизни.

— Готовя тайного служителя Каина, мы всегда оставляем у себя заложника, — продолжал он. — Отца, мать, брата, сестру… Их дальнейшая судьба зависит от отношения нашего протеже к делу Кровавого Кузнеца.

— Вы хотите сказать… что можете причинить моей сестре зло? — ужаснулся Цыпф.

— Если она не склонит тебя на нашу сторону, непременно, — уголки рта Ламеха дрогнули, что должно было означать улыбку. — Но ведь ты не станешь доходить ситуацию до такой крайности?

— Стану, если вы потребуете от меня предательства! — Цыпф обхватил голову руками. — Она моя сестра, я люблю ее… Но даже ради братской любви нельзя губить своих друзей.

— Тебе придется трудно… Анархия разъела твою душу. Ты отвык подчиняться и не умеешь командовать даже самим собой… Но это поправимо. Что же касается твоего выбора между сестрой и друзьями, это спорный момент… Посмотрим, как ты заговоришь, когда мы бросим ее на сковородку. Кроме того, у твоей сестры есть дети, твои племянники. Ты познакомишься с ними, но уже в камере пыток.

— Сволочи, — прошептал Цыпф. — Какие вы сволочи.

Ламех ударил его — но не кулаком, как равный равного, а открытой ладонью, как слабака. Впрочем, и этого оказалось достаточно, чтобы у Цыпфа из носа хлынула кровь, а из глаз слезы.

— Запомни, гнида, в следующий раз за такие слова я оторву тебе язык. Кем бы ты ни стал к тому времени. Хоть президентом Отчины, хоть государем Кастилии, хоть великим ханом Степи, — впервые из уст Ламеха вырвались искренние, привычные слова, но уже спустя секунду он овладел собой и уже совсем другим тоном добавил: — Что же касается друзей, мы не требуем, чтобы ты немедленно погубил их.

— А что вы требуете? — лицо у Цыпфа горело, как от удара плетью.

— В первую очередь — откровенности. Ты должен ответить мне на несколько вопросов.

— А потом?

— Когда придет это потом, состоится совсем другой разговор, — Ламех чуть заметно поморщился. — Кстати, как могут расценить твое отсутствие друзья?

— Плохо. У них тоже возникнет ко мне несколько вопросов. А кривить душой я не умею.

— Даже ради жизни родного человека?

— Ради жизни родного человека я не могу петь оперные арии. Или, например, танцевать в балете. Не дано, знаете ли. По той же самой причине я не могу кривить душой, — озлился вдруг Цыпф. — Вот таким дерьмом я уродился!

— Что же мне с тобой делать? — Похоже, Ламех и в самом деле призадумался.

— Ладно… Возможно, я и отпущу тебя, но только взамен на некоторую информацию. Отвечай быстро. Куда вы сейчас идете?

— Домой, в Отчину, — честно признался Цыпф.

— Вы и в самом деле обладаете неким сверхмощным оружием?

— Да, — и это было правдой.

— Вы поддерживаете связь с Доном Бутадеусом?

— Сейчас — нет, — (абсолютная истина).

— Почему последнее время возле вас сшиваются варнаки?

— Мы сами не знаем, — и на этот раз Лева ничуть не покривил душой.

— Точно? — рука Ламеха со стремительностью жалящей змеи метнулась к горлу Цыпфа.

— Т-точно… — захрипел он.

— Ладно. Живи пока, — Ламех убрал руку, и Лева мешком сполз с пенька на землю. — Все остальное зависит только от тебя. Когда будет нужно, мы свяжемся с тобой. Возможно, это произойдет в самое ближайшее время.

— Я хочу увидеть сестру… Пожалуйста, — лежа в ногах у Ламеха, попросил Лева.

— Иди, она догонит тебя… Но говорить вы можете не больше пары минут…

Неверным вихляющимся шагом Цыпф побрел обратно. Сейчас он ненавидел самого себя с такой силой, что даже патрон было противно тратить. Эх, утопиться бы в каком-нибудь болоте…

Когда это было нужно, аггелы умели передвигаться бесшумно. Из кустов магнолии, исполнявших под ударами ветра какой-то дикий танец, выскользнула, как тень, женщина-аггел и молча пошла рядом с Цыпфом. Он почти силой ухватил ее за холодную, мокрую руку.

— Я все же вспомнил твое имя, — прошептал он.