И еще он понял, что завтра утром он сам вылетает во Владивосток...

Он это дело начал, он его и доведет до конца, а там уж будь что будет.

Митяй очнулся за полночь и не сразу понял, где находится.

Тело горело и ныло. Голова раскалывалась. Острая боль то и дело пронизывала виски, будто сквозь них пропустили тысячи острых игл.

Митяй не помнил, как окончился допрос. Его били. Потом обливали ледяной водой и снова били. Когда губы и нос были разбиты в кровь, в действие вновь пошел электрический ток.

Митяй впервые подумал о том, что смерть на электрическом стуле не самое большое удовольствие. Нет, кроме шуток: раньше он всерьез полагал, что смертная казнь в Америке производится вполне милосердным способом. Это тебе не поблескивающий нож гильотины, который зависает над головой, а затем с легким шорохом скользит вниз, и жертва успевает услышать, как хрустят перерубаемые позвонки. Это не китайский способ (рассчитанный, правда, исключительно на преступников мужского пола), когда между двух каменных плиток сдавливают мошонку и яички, и смерть наступает в результате жуткого болевого шока. Это, конечно, не дикая корейская казнь, которую он видел вчера, когда жертву избивают, а потом отсекают голову палашом.

Казнь на электрическом стуле представлялась Митяю спокойной и быстрой: р-раз — и готово! Он был уверен, что обреченный человек даже не успевал понять, что происходит.

Теперь же на собственной шкуре Митяй почувствовал, что электрический стул, быть может, самая страшная и изуверская изо всех придуманных человечеством пыток. Палачи вовсе не сразу пускали смертельный разряд; они увеличивали, а затем понижали напряжение, и жертва чувствовала себя так, словно ее живьем зажаривали на сковороде.

По крайней мере, именно так обстояло дело в случае с Митяем. После очередного разряда он ощущал, как старчески трясутся руки и отваливается челюсть, а по ногам струится теплая моча. Это было стыдно, страшно и унизительно.

Глаза слепил свет настольной лампы, и голос продолжал допытываться, где находится подавитель.

Потом все потекло, как пейзаж за окном разгоняющегося лайнера, слилось воедино и пропало в черноте.

И вот теперь чернота понемногу рассеялась, и Митяй обнаружил, что лежит в камере на топчане. Кто-то бережно поддерживая его голову и прикладывал к губам смоченный влагой платок. Это был не кто иной, как корейский мальчик.

Бедный Мартышка, поморщившись, подумал Митяй, вот сидит и не знает, что ждет его завтра.

Судьба несчастного подростка почти не трогала Митяя.

До самого утра пленники не сомкнули глаз. Подросток словно не замечал, что сокамерник пришел в себя, продолжал бережно промокать его иссохшие губы и отгонять обнаглевших крыс, жадно спешивших на запах свежей запекающейся крови. Митяй был не в силах шевелиться и не мог оттолкнуть негаданного «санитара», который ухаживал сейчас за ним.

Удар в рельс заставил Митяя вздрогнуть всем телом.

Из-за окна, как всегда, донеслись звуки пробуждающегося лагеря, но сегодня они звучали особенно зловеще.

В висках стучала одна-единственная мысль: эти часы будут последними... эти часы будут последними для мальчишки.

Митяй поймал себя на том, что с особой остротой ощущает, как одна за одной утекают прочь секунды, складываясь в минуты в часы.

«Да что такое? — разозлился он на себя. — Буду я еще переживать за какого-то узкоглазого засранца. Пусть папы Карло за узкоглазых заступаются! Я уже нажрался этих черных, узкоглазых, кривоносых, картавых. Масонов, мусульман, буддистов, иудеев. Это они Россию продали, это они ее, матушку, по миру пустили, его они лезут изо всех щелей на русского человека, как те крысы, чтобы обожрать его, обкусать, загрызть до смерти. Хватит с меня нацменов и в Японии, да и здесь!»

Но мысль о мальчишке почему-то не давала ему покоя.

Не один раз Митяй невольно напружинивался, когда за дверью гулко звучали тяжелые шаги охранников; однако надзиратели почему-то не спешили отворять засовы. И эта пытка ожиданием была ничуть не менее беспощадной, чем вчерашние издевательства.

Наконец загремели ключи. Митяй приподнял голову и бросил невольный взгляд на сокамерника. А тот, будто затравленный зверек, жалко и пронзительно посмотрел на Митяя.

Словно предчувствуя уготовленное, корейский мальчишка вдруг сжался, съежился, и крупная дрожь водной пробежала по его телу.

Пожалуй, если надо было бы планировать, выбирать из сотни вариантов, просчитывать каждый следующий шаг, Митяй поступил бы иначе.

Но времени на размышления не было, и Митяй, уже не чувствуя прежней боли в теле, вдруг подскочил на топчане и, как хищная кошка, метнулся к двери.

Дверь тотчас отворилась, и на пороге возник коренастый охранник с дубинкой в руке.

Он обвел глазами полутемную камеру и уже хотел было удивиться отсутствию второго пленника, когда этот самый второй собственной персоной без единого звука обрушился ему на плечи.

Ничего не успев сообразить, охранник тоненько вскрикнул и шлепнулся на каменные плиты.

Мальчишка ошарашенно глядел на распростершееся на полу тело.

— Ну, чего, блин, уставился. Мартышка? — заорал на него Митяй. — Скорее!

Схватив сокамерника за шиворот, Митяй вытолкнул его из камеры. Навстречу по коридору бежали два надзирателя, размахивая резиновыми дубинками. Даже смешно, какие угрожающие физиономии. Мгновение спустя оба корейца валялись в нелепых позах по углам, а Митяй волок пацана к выходу.

Впрочем, понять, где здесь был выход, оказалось весьма затруднительно.

Коридоры переплетались, расходились, вокруг были двери, решетки, и ни одного опознавательного знака.

Митяй мчался вперед, боясь признаться себе, что заблудился в этом лабиринте и дело совсем плохо. Как старому знакомому, он обрадовался лестнице с гулкими металлическими ступенями, уводившей в цокольный этаж. По крайней мере, теперь он мог с уверенностью сказать, что, вместо того чтобы двигаться к выходу, забрел в глубь здания и теперь надо избрать прямо противоположное направление. Митяй подмигнул перепуганному, ничего не соображающему подростку, который послушно бежал следом, и вновь увлек его за собой.

— Не дрейфь, Мартышка! — со злым азартом приговаривал Митяй на ходу. — Помирать — так с музыкой!

Тем временем отовсюду неслись резкие выкрики охраны и топот множества ног: как видно, корейцы успели обнаружить, что пленники упорхнули из клетки.

Ситуация осложнялась.

Теперь мало было отыскать выход, требовалось еще и добраться до него целыми и невредимыми.

— Шевелись, не отставай! — приговаривал Митяй, время от времени бросая взгляд за спину, и убеждаясь, что мальчишка движется следом. — Сталь ломается, но не гнется, боец погибает, но не сдается!