Ильич порылся в сумке, лениво держа под прицелом оглушенного арашитору. Юкико изо всех сил пыталась перекатиться на живот и вдохнуть, не обращая внимания на жгучую боль в голове. Ильич предупреждающе зарычал, нацелил оружие ей в лицо и покачал головой. Наверху грохотал гром, и над бурлящим океаном трещали молнии. Юноша извлек еще один световой патрон и с криком выпустил его в небо. Юкико прижалась щекой к обсидиану, такому приятно прохладному, скользкому от дождя. Он взывал к ней древним, как земля, голосом.

Спи.

А теперь спи, дитя.

Она стиснула челюсти и едва слышно спросила:

– Зачем ты это делаешь?

Ильич прорычал непонятные слова, взмахнул медной трубкой, приложив палец к губам.

Не обращая внимания на боль, которая кровоточила в мыслях, она обратилась к Буруу через Кеннинг. Сквозь головокружение она чувствовала его тепло: искрящее оцепенение только что пойманной рыбы, которую бьют о корму, чтобы оглушить. Скраай был в таком же состоянии. Он пытался вырваться из темноты, в которую его погрузила спиральная трубка из латуни и крошечных стеклянных шаров.

Но они были живы.

– Черт тебя побери… – Юкико убрала мокрые волосы с губ и попыталась приподняться. – Я спасла тебе жизнь. Зачем ты это делаешь?

Ильич закричал так громко, что у нее перехватило горло. Юкико прижала ладони к ушибленным ребрам, обхватив себя руками. Прошли мгновения – минуты или часы, она не понимала. Но в конце концов она осознала, что среди воя шторма слышит ритмичный глухой звук – бум-бум-бум, – который раздавался у нее за спиной и становился всё ближе и ближе. Ей даже не нужно было оборачиваться, она и так знала, что это – летающий аппарат с молниевой фермы. Металлическая стрекоза.

Юкико протянула руку сквозь стену и снова коснулась мыслей Ильича, сопротивляясь порыву раздавить его. Но чем ей придется расплатиться за это? Сколько сил она потратит на него? Сможет ли она сразиться с гайдзином, направляющимся к ней в брюхе этого металлического насекомого?

Он использовал меня. Использовал меня, чтобы поймать их обоих. Но зачем?

Она смотрела, как Ильич снова роется в своей сумке, на бледную волчью шкуру. Юкико вспомнила накидку из медведя на спине Данила, самурайские шлемы, прикрученные к его широким плечам. Катю – в коже лотосменов. Каждый гайдзин-солдат, которого она видела, носил на себе шкуру врага или животного.

Но ни у кого не было шкуры арашиторы – это было фантастикой.

О боги, нет…

Эта мысль заставила ее перевернуться на живот, наполнила ее страхом, который затмил всё, что она чувствовала в лапах Йоритомо.

Он не мог…

Ильич нашел то, что искал, правой рукой вытащил из сумки предмет, вспышкой сверкнувший в темноте. Оружие длиной как минимум в фут, изогнутое и жестокое.

Нож.

– Нет, ты не…

Она с трудом попыталась подняться на ноги, череп был готов расколоться, но она пыталась ухватиться за его мысли и сдавить их. Его глаза расширились от боли, налились кровью, но тогда он подошел и пнул ее по голове. Мир рухнул. Ненадолго взлетев, Юкико упала, ударившись плечами о битое черное стекло. Она моргнула, глядя на шторм в небе, лишь смутно осознавая, что Ильич крепко связал ей руки. Он бил ее по лицу снова и снова, и сознание грозилось покинуть ее, улетев на темных крыльях.

Буруу…

Она слышала, как приближается летательный аппарат гайдзина, как стучат его двигатели в висках, напоминая далекий бой барабанов.

Бум-бум-бум-бум.

Она перевернулась на живот, но всё расплывалось перед глазами. Сквозь пелену она видела Ильича, который присел рядом с Буруу, у которого подергивался кончик хвоста – и только это говорило о том, что он жив. Но Юкико чувствовала, как он борется, пытаясь всплыть на поверхность – слабые блики света далекого солнца. Она попыталась дотянуться до Кеннинга, но ее мысли ускользнули через трещины в черепе и пролились кровью из ушей.

Буруу, ПРОСНИСЬ!

Ильич нахмурился, осматривая металлические крылья, пробежал пальцами по переливающемуся металлу, шарнирам, поршням и фальшивым перьям. Подняв брезентовое покрытие, он стал трогать тупые отростки перьев, отрубленных Йоритомо на арене Кигена десять тысяч жизней назад. И, пробормотав проклятие, Ильич встал, плюнул на землю и подошел к Скрааю, хрустя сапогами по расколотому обсидиану.

Выл ветер.

Гремел гром.

Бум-бум-бум-бум.

Кочевник шевельнулся, когти, которые могли разорвать в клочья броню, словно ткань, сжимались, оставляя царапины на черном стекле под ним. Ильич пробежал пальцами по перьям на шее арашиторы, по могучим крыльям, глубоко дыша, и его лицо медленно озарила улыбка. Перья светились слабым блеском – заряд статического электричества отразился в его жадных глазах.

Он удовлетворенно кивнул.

Бум-бум-бум-бум.

– Нет, – простонала Юкико. – Не надо…

Ильич оседлал арашитору, оттянул назад его голову, прижал сапоги к бокам и поднял морду к небу.

– Императрица, буте свидетилем! – воскликнул он. – Моя добича! Моя слава!

Бум-бум-бум-бум.

Ильич поднял нож.

– Ильич, не надо!

В небе вспыхнула молния, отразившись в блестящем клинке.

Взмах.

– НЕТ!

Вспышка стали, чудовищный фонтан крови – Ильич вскрыл горло грозового тигра.

Он всегда стучал в ее дверь. Как будто она могла не разрешить ему войти.

Мичи налепила улыбку, когда Ичизо кивнул своей свите из бусименов и оставил их снаружи в шумном, полном прислуги коридоре. Она прошла через комнату ему навстречу с радостью на лице (но не в глазах), прижалась губами к его губам и задалась вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем змей в ее руках приподнимется, чтобы ударить.

– Любовь моя, – сказал он. – Я скучал по тебе.

– А я по тебе, – солгала она. – Мне так одиноко без тебя.