class="v">Не полковничьею женою,

Просто так – при нем путешественницей,

А то другом их, то судьею,

Тем, что люди зовут общественницей.

Слово это как будто скромное,

Вроде даже чуточку детское,

А как вдумаешься – огромное,

Ростом в целую власть Советскую.

В самых дальних из гарнизонов

Пояса из огня, из стали

Помогали нам строить жены –

Слово это недаром знали!

Жили так, чтоб семья без трещин,

И в бетоне нашей границы

Есть их молодости отцветшей

Принесенные в дар частицы.

Есть заложенные в основанье,

Кроме цемента и песка,

Неисполненные желанья,

Неиспользованные отпуска,

Не надеванные по году,

Потому что случая нет,

Платья, вышедшие из моды,

К свадьбе сшитые в двадцать лет.

И другие жертвы не меньшие,

Что не только до тридцати,

Что и в сорок – не просто женщине,

Не кляня судьбу, принести.

Вы простите, что так подробно.

Ставлю точку. Больше не будем…

Но об этом, Марья Петровна,

Тоже знать не мешает людям.

Ничего, не машите руками,

И у вас ведь сердце не камень!

3

Все на том же Востоке Дальнем,

Но уже не в Чите, в Посьете,

Вы встречали деньком печальным

Вашей свадьбы двадцатилетье.

Муж на зимнем выходе в поле,

Сын в Рязани в пехотной школе,

Все в отъездах, в разъездах, заняты!

Даже дочь не дома. И пусть.

Это только у вас на памяти

Дни их праздников наизусть.

Так за все двадцать лет взгрустнулось,

Словно сердце перевернулось.

Походили пустыней комнат –

Неужели так и не вспомнят?

Стали к зеркалу, погляделись –

Вот и первый седой ваш волос…

Спеть попробовали – не пелось

В пустоте этих комнат, голос

Был как в поле несжатый колос…

И такая к себе вдруг жалость,

Словно к брошенной, незаконной!

Разрыдалась бы, не удержалась,

Если б не звонок телефонный!

В трубке голос зимний, хрипатый,

С промежуточной в поле чистом,

Незнакомый голос солдата –

Полкового телефониста:

– Командир дивизии просит

Передать его поздравления

И, что явится к вам, доносит,

Прямо с марша, без промедления.

Если ж в ноль часов он не будет,

Просит сутки продлить до завтра…

Что вы, Марья Петровна? Будет!

Будет с трубкой сидеть в слезах-то!

Вы же знали, что позвонит он,

Хоть вот так, хоть через солдата,

Вы же знали, что лишь на вид он

Невнимательный, грубоватый

И что вовсе не безответно

Столько лет в нем души не чаете.

Или это вам не заметно?

Что лукавите, не отвечаете?

И сейчас вот, меня в гостиной

Одного подымить оставив,

По аллее немецкой длинной,

Слева, под руку, как в уставе,

Он ведет вас, чтоб не устали.

Что-то на ухо вам толкует

И, не видя, что я вас вижу,

Притянув за локоть поближе,

Неожиданно вас целует,

За мгновение перед этим

Глазом вправо стрельнув и влево,

Словно вы с ним – седые дети

И боитесь чьего-то гнева.

Вы смеетесь – отсюда слышу,

А потом о чем-то серьезном…

А потом голоса все тише

Под прозрачным, еще беззвездным,

Под чужим и далеким небом,

Под которым с войны я не был.

Вечер. Мира восьмое лето.

На аллее два силуэта…

4

Час вечерний – время особое,

Когда, за день сойдясь заранее,

Нас толпою злые и добрые

Обступают воспоминания:

Эшелона дымные полки,

Первый бой, что до слез несладок,

Бомбы – в раненых – на двуколке,

Первой ненависти припадок.

Первый хриплый свисток атаки,

Немец, навзничь вскинувший руки.

В штопор скрученные бензобаки,

Снег, пожарище, труп старухи.

На воде шипенье осколков,

Сталинградская переправа.

Голос, помнящийся мне долго:

– Ты – налево, а я – направо, –

И обнявший меня за шею,

На плече навсегда уснувший

Друг, минуту назад в траншее

Только шагом правей шагнувший.

Под крылом, партизанской ночью,

Фонарями – тире и точки,

И, на случай ошибки, в клочья

Писем порванные листочки.

И опять дороги, стоянки,

Самолетов связных болтанки,

Молотящие с ревом длинным

Марсианских калибров пушки.

И рассвет. И с лесной опушки

Дым и зарево над Берлином.

Ну, а вам про что вспоминается

В этот вечер, Марья Петровна?

– Тот июнь, где все начинается…

Муж назначен приказом в Ровно,

Принимать дивизию срочно

И лететь пока без семьи.

– Жаль, привык здесь, дальневосточник,

Ну да ладно – всюду свои! –

Поцелуй на аэродроме…

А с утра – начало войны.

Кто поймет до конца вас, кроме

Командирской, как вы, жены?

Жить при нем часовым бессонным,

Кочевать с ним по гарнизонам,

По медвежьим углам недобрым,

По ученьям да по маневрам.

Жизнь прожить, как рука с рукою.

А когда война началась,

Что за горькое горе такое –

Без него вы, а он без вас.

Хуже нету этого худа:

Слушать, слушать каждую ночь

Лишь обрывки вестей оттуда,

Где ничем ему не помочь,

Где ваш муж, считая бесчестьем

Без приказа выйти из боя,

Лег с дивизией своей