— Только после того, как тебе станет легче! Может, тебе хочется чего-нибудь особенного? Говорят, у беременных проходит тошнота от определённых продуктов.

— У меня такого явления не наблюдалось ни в прошлые беременности, ни сейчас. Алекс, пожалуйста, оставь меня, мне в сто тысяч раз тяжелее от того, что ты всё это видишь!

— Ты тоже многое видела…

Она какое-то время молчит, потом замечает:

— То была болезнь, и тебе нужна была помощь, а это — просто токсикоз, самый обычный, неприятный, но проходящий. Я не хочу, чтоб ты видел меня такой…

— Какой? — улыбаюсь и беспорядочно целую её лицо, глажу её волосы, как же мне хотелось бы забрать эти её страдания себе, особенно учитывая тот факт, что страдает она из-за меня…

Да, я молчу, как партизан, и Лера продолжает думать, что забеременели мы случайно…

— Какой, какой… Такой неприглядной!

— Ты меня и не таким видела, и что же мне с этим сделать? Спрятаться от тебя куда-нибудь? А как же жить?

— Вокруг тебя там вьются все эти девицы… Холёные…

— Ни одной из них не сравниться с тобой!

— Врун! Ты вечно врёшь! И льстишь!

— Сейчас я говорю с тобой как никогда искренне. Хочешь, докажу?

— Докажи!

— Просто подумай: рядом со мной есть только одно место, и оно занято тобой. Если все эти девицы лучше тебя, как ты часто повторяешь, тогда почему сейчас в моей постели и моих руках ты, а не одна из них? Неужели ты думаешь, я выбрал бы себе не лучшую из лучших? Самую нежную, самую прекрасную, самую желанную девушку на свете? Для меня это — ты!

Касаюсь пальцем кончика её носа, потом её припухших губ, и, уже соблазнённый ими, целую, забывая суть нашего разговора, и что вообще происходило в этой комнате до этого момента… Я погружаюсь в свой собственный рай, и словно издалека до меня доносится любимый голос, возвращающий в реальность:

— Поверить не могу! Ты хочешь секса?

— Да… — хрипло шепчу ей в ответ…

— Меня же только что рвало!

О боже!

— Ну и что? Тебе же уже лучше?

— Лучше…

— Ну, так в чём же дело тогда?

— Ну как…

Но закончить очередную, занудную в своих страхах, мысль я ей не даю, обнимаю крепче, покрываю поцелуями её шею, спускаюсь к груди, прижимаю ладонь к её животу, который для меня теперь не только соблазнителен, но ещё и священен, и незаметно, мастерски, так же виртуозно, как и всегда раздеваю её… И только почувствовав её пальцы в своих волосах я понимаю, что моя крепость сдалась и со всей страстью и отчаянием бросаюсь вновь в бездну нашей, одной на двоих нежности, тону в ней, люблю так много, как только могу, ведь что-то внутри меня знает: нет ничего вечного, а самые счастливые и сладкие моменты нашей жизни так мимолётны, что нужно быть полнейшим глупцом, чтобы не стремиться насладиться ими по полной, так полно, как только сможешь…

А в следующее утро ей снова плохо, и во все последующие тоже, дни сменяются неделями, и тошнота мучает мою любимую женщину уже не только по утрам, но сутками, она тает на глазах, я паникую, терзаю Тони и ведущего нас акушера, но никто из них не в состоянии помочь моей жене, хуже того, они не способны даже понять, каково ей…

А вот я знаю, очень хорошо знаю, что такое «изнуряющая, непрекращающаяся месяцами тошнота и рвота», когда перестаёшь уже даже соображать, не то, что желать чего-либо. Ты просто выживаешь, преодолевая каждый день, словно непокорённую гору, но не сдаёшься и упорно веришь, что всё же встанешь своими ногами на её вершину. Да, однажды я пережил почти то же самое, вот только причина была не столь радостной как сейчас: не плата за рождение новой жизни, а следствие отчаянных попыток сохранить старую, мою жизнь…

Sofi de la Torre — "That Isn't You"

Дэйв — директор ИТ департамента, заметив мою озабоченность и хмурость, участливо сообщает мне:

— Не парься, босс, это нормально! У меня четверо, слышишь четверо! И каждый раз эта байда с токсикозом, и ничего — бегает как угорелая! Женщины, они же как кошки: как ты её не бросай — она всё равно на лапы! Они живучи и выносливы в такой степени, о какой нам только мечтать!

А я думаю: Боже мой, как же слепы и бездушны мы, мужчины и женщины, созданные двумя половинами одного целого, такими разными и такими необходимыми друг другу. И как на самом деле следовало бы беречь свою вторую половину, ведь без неё ты сам можешь существовать, но не жить, потому что нет жизни без любви и понимания, того единственного и уникального взаимного сплетения, какое ты можешь найти только у искреннее любящего тебя человека…

Как только нашей беременности исполнилось четыре месяца, ровно день в день Лера почувствовала первое шевеление:

— Всё, вот оно, есть! — сообщает мне, буквально светясь от счастья, — он там встрепыхнулся, я точно знаю, это ребёнок! У меня всегда так, первое шевеление ровно в четыре месяца! Уфф… И мне теперь станет легче, я начну толстеть, быстро толстеть, и буду очень доброй! И совсем ни на кого не буду кричать, всех буду любить!

Моя Лера иногда хвалит меня за то, что никогда не кричу:

— Мне так нравится в тебе то, что ты никогда не повышаешь голос и не плещешь отрицательными эмоциями на окружающих!

— Просто у меня никогда не бывает для вас отрицательных эмоций! — улыбаюсь ей, целуя в затылок, но немножко лукавлю: я и раньше не отличался истеричным характером, но теперь боюсь не то, что кричать, но даже говорить громко, а вдруг там, наверху услышат? Услышат и вспомнят ещё обо мне, не дай Бог, и снова отнимут у меня моё счастье!

Да, именно! Самое настоящее счастье! Лера оказалась совершенно права: ровно с того дня, как она сообщила мне о первом шевелении ребёнка, её перестало тошнить и она начала есть… Много есть! Целыми днями есть! Я просто диву давался, как в неё столько влезает… Спустя ещё неделю она перестала казаться худой, ещё через неделю округлилась и я уже совершенно перестал страдать по поводу её нездорового вида, и в голове засела одна очень упорная и похотливая мысль…

А ещё через неделю, однажды утром, наблюдая за своей феей, я вдруг увидел его — её маленький животик! Поражённый и сражённый я недоумевал: когда он успел вырасти? Как же быстро всё меняется! И как же складно всё задумано природой: Лере было плохо так же, как мне, но эта тошнота вовсе не довела её до того состояния, в какое повергла меня… Боже, страшно вспомнить, и именно этого я и боялся, видя, как моя Лерочка мучается. Как только был преодолён задуманный природой рубеж, тело моей жены стало восстанавливаться само, и восстановилось до такого своего состояния, от которого я попросту сходил с ума… Моя Валерия округлилась вся, вот просто вся: на её бёдра теперь невозможно смотреть — в штанах тут же становится тесно и больно! У неё увеличилась грудь, налились щёчки, ямочки от её улыбок теперь видны ещё чётче, и я теряюсь сам, чего хочу больше: смотреть на неё или любить всеми дозволенными гинекологом способами…