— Приглашаю, — сказал Дима и остановился перед тяжелыми деревянными дверями кафе.

— Пра-авда? — протянула Нина и посмотрела на своего приятеля. — Вот сюда! Неужели?

Никогда еще Дима не приглашал ее в такое кафе. Оно не похоже на полудетскую забегаловку — настоящее стильное заведение. Это видно даже по ручке двери, начищенной до солнечного блеска. Мама давно объяснила ей, что дверь может быть не самая новая, но ручка всегда должна сиять.

А эта не просто сияла, она отливала красной медью, когда солнце, собравшееся на вечерний покой, ударило своим лучом по ней.

Нина почувствовала, что лицо ее сияет почти так же — оно у нее в рыжих веснушках.

— Есть повод, — сказал Дима, взявшись за ручку. — Мы отметим прощание с детством.

— Ого, — сказала Нина. Она не могла придумать, как еще выразить то, что чувствовала.

Он открыл дверь, пропустил ее вперед.

Нина остановилась, обернулась, она как будто не решалась идти дальше, внезапно ощутив неловкость, которую никогда прежде не испытывала с Димой.

Он ободряюще кивнул, это движение головы тоже было новым для нее. Быстро, как будто кто-то подал команду, Нина наклонила голову влево — привычное движение при чужих людях. Тяжелые волосы, по цвету похожие на спелый колос пшеницы с рекламного щита за окном, закрыли половину лица. Плакат призывал всех и каждого покупать хлеб только у известных производителей. Нина прочитала призыв, написанный на нем, засмеялась и повернулась к Диме.

А он сказал:

— Не сверли меня левым глазом, — снимай куртку. Я повешу, — он кивнул на рогатую вешалку возле стены.

Нина отдала куртку и смотрела, как Дима набросил капюшон на один рог. Ее куртка теперь болталась, как шкурка тощего зверька, какого-нибудь крота. Она видела такую в биологическом музее. Рядом он повесил свою. Дима держался уверенно, не озирался по сторонам, и Нина подумала, что он здесь не в первый раз. Она молча наблюдала за ним.

— Я сказал, не сверли меня левым глазом, — повторил Дима.

— Ты хочешь, чтобы я сверлила тебя правым? — Нина наклонила голову вправо, волосы соскользнули с лица, открыли щеку. На долю секунды она поймала в Диминых глазах что-то новое. Ему не нравилось то, что он увидел?

Но Нина спросила:

— Вот так тебя сверлить? Двумя глазами?

— Ну… можно и так, — в Димином голосе она уловила неуверенность. — Ладно, прикройся, — бросил он, отвернулся и сел на кожаный диван возле столика. — Садись. — Дима похлопал по сиденью рядом с собой.

Нина села, поежилась. Ей показалось, что в этом идеальном кафе откуда-то дует. Скорее всего, кондиционер виноват, успокоила она себя, привычно укрывая правую щеку тяжелыми волосами. Такую прическу для нее придумала мамина стригунья Эла, чтобы скрыть от назойливых глаз большое, в половину щеки сизо-синее родимое пятно. С ним Нина появилась на свет.

— Значит, ты все-таки пошел на экономический? — задавая этот дежурный вопрос, Нина словно отодвигалась от Димы. Потом, спохватившись, добавила то, о чем знали только такие близкие люди, как она: — А звездное небо останется без тебя?

Он пожал плечами.

— Оно переживет.

— Ты уже… разлюбил его? — Она помолчала, потом добавила: — А я его полюбила. Через тебя.

На самом деле, с его помощью Нина научилась отличать отдельные звезды и целые созвездия, которые сияют в разные времена года над их дачным поселком недалеко от Фрязино.

— Прежде чем выбрать, какой диплом получить, — продолжал Дима, — узнай, сколько он стоит.

— Но ты поступил на бюджетное, — сказала Нина. — Как и я. — Она радовалась своей удаче каждый день. — Ты поступил бы не только на экономический…

— Я о другой цене диплома, — перебил ее Дима. — Сколько мне будут платить за него, когда я его получу? — Он многозначительно помолчал. А потом добавил: — Экономист с дипломом МГУ всегда в хорошей цене.

— Но ты стал бы талантливым астрономом…

— Вопрос решен, не обсуждается, — коротко бросил Дима. — А звездное небо — каким было, таким останется. На него можно смотреть всю жизнь.

Нина едва удержалась, чтобы не задать вопрос: а с кем? Она сказала другое, голосом уставшего от собственной мудрости человека:

— Конечно, в твоих словах… есть резон…

Дима ухмыльнулся. Нина заметила, как скривились его губы. Потом поспешно добавила:

— Резон — любимое слово Александры Михайловны, моей бабушки, которая тебе хорошо известна. Если честно, может, ты и прав. Твои родители наверняка захотят расширить свою мастерскую.

— Конечно, — кивнул Дима, привалившись к диванной спинке.

У родителей Димы Тугарина небольшая мастерская, где шьют рабочую одежду. Костюмы для поваров, горничных недорогих гостиниц, комбинезоны для рабочих автосервиса. Однажды Нина даже демонстрировала комбинезон для автослесаря. Он был с большим капюшоном, из-под которого вспыхивали золотом ее густые волосы. Особенно она понравилась Диминой бабушке, которая сказала:

— Какая стильная девочка. — И в первый раз пригласила ее в консерваторию на дневной концерт.

Официантка принесла им меню.

— Отвлечемся от скучного, — призвал Дима. — Посмотрим, что нам предлагают в этом заведении.

Нина открыла кожаную коричневую папку. Быстро пробежала по строчкам.

— Зеленый чай с водяной лилией, — сказала она. — Я читала про него, попробуем?

— Понял, — сказал он. — Как всегда что-то необыкновенное, да? А пирожное?

— Сырный торт, — так же быстро ответила она.

— Как на экзамене. Можно подумать, ты готовилась? Посмотрим, хорошо ли ты на самом деле подготовилась, — хмыкнул Дима.

Они сделали заказ и ждали. Дима смотрел на Нину, взгляд знакомый, спокойный, глаза те же, темные. Но ей казалось, в них сегодня что-то новое. Или сейчас они темнее, чем всегда? Нинино сердце забилось быстро-быстро. Она втянула носом воздух, в котором учуяла тонкие, едва уловимые ароматы корицы, ванили, лимона, которые проникали в зал. У Нины было тонкое обоняние, как у мамы. Она говорила, что если бы раньше были курсы титестеров, то она наверняка стала бы прекрасным дегустатором чая. Все дело в том, объяснил ей сведущий человек, что у таких людей в мозгу расширена зона, отвечающая за обоняние.

Нина откинулась на спинку дивана, мягкая кожа с готовностью приняла ее, не отозвавшись ни скрипом, ни вздохом.

Нина чувствовала себя странно, ей казалось, что все вокруг — все предметы, вещи живут какой-то особенной жизнью. Даже ее собственное тело. Вот сейчас ее бедро вспыхнуло от прикосновения Диминого… Никогда раньше такого не было.