«Я — АНГЕЛ!». Часть третья: «Клякса бифуркации».

Глава 1

Ход белой королевы

' — СЕРАФИМ…!!!'.

Под этот затихающий отдалённым эхом крик, несусь со сверхсветовой скоростью по бесконечному чёрному туннелю — в светлом конце которого, надеюсь — меня ждёт лучший из миров и, все ништяки — полагающиеся за земные мучения. Райские кущи, вечное безделье под присмотром шестикрылых херувимов, дружный коллектив блаженных и юродивых и, триста тысяч гурий — удовлетворяющих мою загробно-потустороннюю похоть.

Вдруг другое, очень близкое:

— Серафим… — влажно прошептали мне на ухо, а щеки коснулось что-то мягкое и шелковистое, — Серафимушка…

Это, а также навалившаяся на грудь тяжесть — не позволяющая сделать полный вздох, заставила наполовину выйти из небытия.

Что-то, я «в лыжи обутый»: это до сих пор реанимация — или уже реинкарнация?

— Серафим… — что-то мягкое и влажное, обдав лёгким винным перегаром коснулось моих губ, — Серафимушка… Да, очнись же!

Возвращаться к жизни, категорически не хотелось:

— Отстаньте от меня, я уже сдох!

Рисунок 1 . СПЕШУ ОБРАДОВАТЬ ВАС, ДРУЗЬЯ!

Профессор из медицинской школы Университета Северной Каролины заявил, что согласно теории биоцентризма, смерть является иллюзией, которую создает наше сознание. Роберт Ланц утверждает, что после смерти человек переходит в параллельный мир.

Исследователь говорит, что жизнь человека похожа на многолетнее растение, которое всегда возвращается, чтобы снова зацвести в мультивселенной. Все, что мы видим, существует благодаря нашему сознанию, считает ученый.

Роберт Ланц подчеркнул, что люди верят в смерть, потому что их так учат, или потому что сознание ассоциирует жизнь с функционированием внутренних органов. Ланц считает, что смерть не является абсолютным завершением жизни, а представляет собой переход в параллельный мир.

http://ululuca.ru/okazyvaetsya-smerti-ne-sushhestvuet-uchyonye-otkryli-neveroyatnuyu-i-shokiruyushhuyu-pravdu.html

А следовательно возможен и обратный процесс — переход из параллельного мира в наш (Авт.)

Однако, промелькнувшая вовремя мысля, что вместо райских гурий — меня вполне может поджидать рогатно-копытная братва в мрачных чертогах Ада, а вместо вечного блаженства — вечные муки с пропиской на сковородке с кипящими на минеральном масле корабельными четырёхгранными гвоздями, заставила открыть глаза.

В начале новой жизни было…

Нет, не слово.

Темнота…

Затем, вижу: передо мной маячит какое-то бледное пятно. Вот оно приближается и щекотя волосами лицо, пытается поцеловать в губы. Уворачиваюсь, повернув на бок голову и, тогда оно кусает меня острыми зубками за ухо. Зашипев от боли, я окончательно проснулся и, узнав в особе — вернувшей меня из загробной в реальную жизнь, вовсе не райскую гурию — а хорошо мне знакомую земную чертовку.

Осознав сей факт, удивленно восклицаю:

— Лизка, ты что ли?

Пригляделся:

Иттить твою, ж… Да, она совсем голая!

Затем, я попытался пошевелиться, но не смог… Что за чёрт?

— Ты что здесь делаешь, малахольная?

— Что может делать порядочная девушка в постели у мужчины? — подносит к губам крохотный девичий сосок, — пытается быть им соблазнённой, обесчещенной и затем брошенной… А ты про что подумал?

— Я подумал, что ты пьяная. Перепила винца на выпускном и теперь буянишь. Тебя надо это… В милицию сдать, или в поликлинику отвезти — принудительно промыть желудок.

— Не хами даме!

Лёгкий шлепок по щеке и, удерживая руками за уши — пиявкой впивается мне в губы.

Пытаюсь во время сего действа снять её с себя и привстать, но…

Не могу!

А она мне, перейдя с губ на ушко, шепчет:

— Девушка не может быть пьяной — лишь слегка опьяненной.

Что за дела?

Лежу крестом — как распятый Христос и не могу пошевелиться. Взгляд по сторонам уже привыкшими к темноте глазами… Ох, ё…

Вот это ролевые игры!

— Ты, что? Привязала меня? Ну и, нахахуа⁈

Блин, эти старинные железные кровати с решётчатыми спинками — как будто специально предназначены — что к ним кого-нибудь привязывать и…

«Того»!

Сам неоднократно подумывал проделать такое с Софьей Николаевной — да всё руки не доходили.

Привстав надо мной на колени, недоумённо-возмущённо, с полной уверенностью в своей правоте:

— А как ещё слабой и беззащитной девушке — соблазнить такого бесцеремонно-наглого подонка, как ты?

Лёгка пощечина, потом вторая:

— Три года уже пытаюсь тебе отдаться — надо мной уже собственная Mère смеётся! Тебе не стыдно?

— Стыдно, но я изо всех сил стараюсь взять себя в руки…

И снова две пощечины:

— Palettes! Gentil sans vergogne!

Пытаюсь увести разговор в сторону — ляпнул первое, что в голову взбрело:

— Лизавета, иттить твою mère! Да у тебя сиськи с последней днюхи выросли!

Называется — тушить пожар керосином.

Склонившись, с гордостью сунув один из торчащих сосков мне под нос:

— Ma maman говорит, что mes seins уже как у неё.

— Ну, это она льстит… Себе…!

Затем, она придвинувшись поближе — бесстыдно раздвигает передо мной мраморной белизны бёдра:

— Серафим, а посмотри…

Ух, ты:

— Ты «её» бреешь⁈

Надеюсь, не моей бритвой — той, что я морду и голову…

— Сам не видишь? Лучше скажи, красиво?

Чувствуя, что где-то снизу вздымается мой впавший было в спячку «одноглавый дракон с бубенцами». Напрягая зрение, бучу буркалы — пытаясь разглядеть подробности:

— «Красиво»? Не то слово! Кто-то научил или сама догадалась?

Насколько мне известно, хроноаборигенны противоположного пола — до эпиляции области «лобка» не додумались и мне попадались довольно «заросшие» особы, хоть косы «там» заплетай.

— Ты же сам научил…

Дико таращусь:

— Что за дикий бред? Это когда же я успел так накосорезить?

— Не меня, а Лилю Брик… — звонкая, хотя и не больная почёщина, — а та уже мне сказала, что ты любишь — когда у женщины бритый «le pubis».

Уворачиваюсь от ещё одной оплеухи:

— Ты это серьёзно? Она тебе так и сказала?

— Да!

Чувствую, что краснею переспелым помидором… Грёбанный стыд…

— Она всё выдумала!

— Не смей мне врать, потаскун!

* * *

Поёрзав бёдрами и, «что-то» почувствовав попкой, оглядывается назад и схватившись рукой за «нечто» вздыбившиеся под одеялом:

— О, я вижу ты уже готов соблазнить невинную девушку!

Я, панически заверещал:

— Лиза, подумай, что ты творишь! Потом, уже ничего не воротишь!

Но она уже урча как мартовская кошка — скидывает с меня одеяло, бесцеремонно сдёргивает кальсоны и