Сундучок Аладдина

Владимир Резник

Иллюстратор Сона Адалян

© Владимир Резник, 2019

© Сона Адалян, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-1676-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. РУДОЛЬФ

Каждое лето детей вывозили на дачу. К концу учебного года они уже изнемогали в городе и рвались уехать куда угодно, лишь бы подальше от опостылевшей школы и своей тесной комнаты, с такой уютной, но так надоевшей двухъярусной кроватью. Они рвались на свободу, как засидевшийся в квартире пёс, выскочив, наконец, из подъезда на улицу, рвёт поводок из рук хозяина, чтобы прильнуть к ближайшему столбу. Их собачонка, той-терьер по кличке Шницель, тоже был, по-своему, рад переезду. Дачные и лесные запахи, будили в нём какие-то древние инстинкты, на даче старенький терьер молодел и бодро носился за любой живностью: от бабочек до оленей и енотов, распугивая первых и страшно веселя остальных.

Их дачный дом под красной черепичной крышей стоял у ведущей в тупик, а потому непроезжей и тихой дороги. С трёх сторон дом был окружён негустым, но диким, никогда не чищеным лесом, заваленным упавшими ветками и заросшим мелким кустарником. С дороги дом не казался большим. Он стоял на склоне холма, и его фасад, обращённый к дороге, выглядел солидно, но скромно. Но стоило лишь немного спуститься по склону и обогнуть дом, то оказывалось, что со стороны леса у него не два этажа, а три. И что есть ещё большая, затянутая сеткой от комаров веранда, на которой так хорошо завтракать не слишком ранним утром, когда солнце уже показалось над верхушками деревьев. И так уютно пить чай с вареньем вечером, когда выползшие из своих нор сумерки, сначала перекрашивают густую зелень окружающего леса в унылый серый цвет, а потом заливают всё вокруг чёрной тушью, превращая мир за тонкой границей сетки в жутковатую шевелящуюся тьму. Но зато на веранде горит яркий свет, и смеётся мама. А когда рядом такой сильный папа, то и вовсе ничего не страшно. И чернота снаружи уже не так пугает, хотя и бьётся угрожающе о сетку веранды то ночной молью, то странным ухающим криком из глубины затаившегося леса.

Места в доме было вдоволь. В таком доме можно было легко разместить ораву понаехавших гостей, что частенько и случалось. А можно было использовать его с гораздо большей пользой и гоняться с поросячьим визгом друг за другом по деревянным лестницам, из подвала на второй этаж и обратно, пока рассерженная мама или, что ещё опаснее, разбуженная бабушка не вмешивались и своим непониманием не портили всё удовольствие. Но и помимо этого на даче всегда было чем заняться. Днём можно было качаться на качелях, пойти поплавать на озеро, половить рыбу или погонять на велосипедах. Вечером — поиграть во что-нибудь на веранде или просто посидеть у потрескивающего камина, глядя как ненасытный огонь съедает всё новые и новые поленья и, завернувшись в одеяло, пить какао и слушать, как мама читает на ночь следующую главу из новой увлекательной книжки.

А ещё в этом лесу водилась масса всякого зверья. Под огромной поленницей дров, приготовленных для камина, жил барсук. Поленница никогда не разбиралась до конца — как только дрова подходили к концу, то покупались новые — и барсук не волновался за своё жилище. Вальяжный и толстый, он жил там не первый год и каждую весну выходил на прогулку с новой барсучихой, а позже, ближе к осени и с выводком пухлых барсучат. Два бурундучка, конечно же, окрещённые Чипом и Дейлом, носились друг за другом по поваленным деревьям у границы участка, не обращая никакого внимания на поражённую таким нахальством собаку. Ещё там жил одинокий пугливый заяц, частенько грызущий свежескошенную траву прямо посередине газона, и огромные ленивые индюшки, вперевалочку семенящие стайкой вдоль дороги. Ну и, конечно, олени. Никого и ничего не боящиеся, непуганые олени, то поодиночке, то компанией гуляющие в лесу, окружающему расчищенную поляну, на которой стоит дом, а то и просто, не стесняясь, резвящиеся на аккуратно постриженном газоне.

В тот тёплый летний вечер, с которого началась вся эта история, Лёнька сидел на веранде один и пытался сосредоточиться, чтобы, наконец, решить шахматную задачку, которую оставил уезжая дедушка.

Не то что б ему уж так хотелось её решить, но дед должен был приехать из города ближе к ночи, а за решение Лёньке были обещаны новая удочка с настоящей, взрослой катушкой и утренняя рыбалка, так что было за что потрудиться. Солнце уже почти село. Сумерки сгущались, и тени отдельных деревьев всё больше и больше сливались в одну огромную серую тень, которая на глазах чернела и расползалась, накрывая собой весь лес. Но лес не засыпал. Напротив — чем глубже опускалась ночь и приближалась глухая чернота, потревоженная лишь светлячками, тем громче и разнообразнее становились лесные звуки. Лес просыпался для новой, ночной жизни. Ветер с кряхтением и шорохом продирался сквозь вершины деревьев. В темноте захлопали тяжёлые крылья, смолкли, и, обиженно шелестя, зашумела потревоженная ветка. Цикады завели свои скрипучие песни. С дальнего болота им не в такт подпели лягушки. Зашуршали прошлогодние листья, и хрустнула сухая ветка под чьей-то тяжёлой лапой или копытом. И ещё глаза — страшные, то круглые, то продолговатые с поперечным зрачком глаза, вспыхнули в кромешной тьме леса — яркие, светящиеся, но не освещающие ничего вокруг.

Лёнька привык к этой ночной музыке и не обращал на неё внимания, но когда сильный хруст раздался совсем рядом с верандой, все же отвлёкся от задачки и выглянул наружу. У кромки леса, на самой границе лужайки, подсвеченной падающим из окон светом, стоял олень. Он держался ближе к деревьям, стараясь не выходить на освещённую часть газона, и в полутьме было трудно разглядеть его целиком; но красный светящийся нос и ветвистые рога, совсем не такие, как у местных оленей, не оставляли ни малейших сомнений в том, кто бы это мог быть.

— Рудольф, — заворожённо прошептал Лёня. Первым его порывом было завизжать и позвать Лизу, но тут олень, опередив его, тихо прошипел.

— Тс-с-с… Не шуми, — и мотнул развесистыми рогами, как бы делая приглашающий жест.

Лёня не раздумывая выскочил на улицу, скатился вниз по лесенке и подбежал к оленю.

— Рудольф! Ты? Что ты здесь делаешь? А где остальные? — он подпрыгивал от восторга, и вопросы сыпались из него один за другим, но Рудольф снова качнул головой и прошептал.

— Тихо. Тише, пожалуйста. Не кричи. Я бы не хотел, чтобы все знали, что я здесь.

Тут Лёня вспомнил все обстоятельства их знакомства с Рудольфом и подумал, что, пожалуй, олень прав, что и в его, Лёниных, интересах не слишком афишировать этот визит. Здорово было бы, конечно, зайти сейчас в дом с говорящим оленем и так непринуждённо сказать.

— Мама, познакомься — это Рудольф.

А олень, склонив огромные рога, вежливо бы произнёс.

— Здравствуйте, Мэм. Рад знакомству. Много хорошего о вас наслышан, — и шаркнул бы копытом. Вот все бы онемели! Но ведь затем начались бы всякие, не слишком приятные воспоминания о том зимнем приключении, и ненужные вопросы, так что, пожалуй, лучше этого не делать. Лёнька задумался, представив такую картину, но Рудольф нетерпеливо фыркнул, и Лёнька вдруг обратил внимание, что олень вроде стал меньше ростом и, вообще, как-то стал мельче, чем был полгода назад: но тут же решил, что это он сам вырос за это время, загордился и обрадовался встрече ещё больше.

— Послушай, — начал Рудольф громким шёпотом, — я почему решил тебя найти: дело в том, что я видел Алису, — Лёня замер. — Я увидел её совершенно случайно в Лапландии, недалеко от дома Санты и, похоже, у неё проблемы. Она сказала, что ты единственный, кому она доверяет, и что только ты мог бы ей помочь.

— Так и сказала? А какие у неё проблемы? — также громким шёпотом, почти