Любовь цвета боли

Полина Жилинская

Пролог + Глава 1

— Любовь к женщине сынок — это либо проклятие, либо дар свыше, — глубокомысленно изрекает седовласый мужчина, глядя задумчивым взглядом на огонь в камине.

— И как считаешь? Одарила тебя судьба или прокляла? — скептически приподняв бровь, спрашиваю давно и счастливо женатого друга.

— А вот это уже зависит от тебя самого, — отвечает хитро щурясь. — Только ты сам можешь дать ответ на этот вопрос.

— Тогда пусть будет «проклятый дар» — усмехаюсь и опрокидываю в себя содержимое стакана.

Я всю свою жизнь полагал, что надежно привит. Что с годами выработал иммунитет. Броню. Но всё полетело к чертям, стоило встретить её.

Болезнь. Неизлечимая лютая хворь, уничтожающая все на своем пути — вот что для меня любовь. Впрыснутый в вены опасный нейротоксин, который проникает в каждую клетку организма, выжигая подчистую здравый смысл и, оседает пеплом на сердце.

Мое лекарство — она. Пусть даже еще и не догадывается об этом.

И да помогут нам боги.

Обратного пути у нас — нет.

Ольга

Поднимаю взгляд на закрытую железную дверь своей камеры, в которой нахожусь, по ощущениям, уже несколько суток после похищения. А может, и больше. Я перестала различать время после того, как отключилась второй или третий раз.

В полутемном помещении холодно, сыро и страшно. Кажется, сам воздух в маленькой комнатушке пропитан вязкой дымкой удушливого ужаса. Измученное тело ноет противной болью.

Собираюсь с силами и подтягиваюсь к стене, пытаясь принять горизонтальное положение. Холодно. Я промерзла, кажется, до самых костей, зубы противно стучат не переставая. Непрерывно мигающая под потолком лампочка — будто отдельное орудие пыток. Могу поклясться, что отчетливо слышу несносный звук жужжания и потрескивания накалившийся спирали.

Одиночество. Никогда и не подумала бы, что буду так наслаждаться уединением. Когда я одна — мне не больно и не так страшно. А вот стоит послышаться звуку отпираемого железного засова на двери, у меня, как у собаки Павлова, срабатывает рефлекс — вжаться в холодную стену и стать как можно менее заметной. Из глубины саднящего горла помимо воли вырывается хриплый смех. Дожили. Сравниваю себя с собакой. Хотя примерно так, если не хуже, со мной и обращались последние несколько дней. Будто я и не человек вовсе.

Я устала. Просто смертельно устала. Неимоверным усилием воли, крепко зажмурив глаза, душу на корню зарождающуюся истерику. Я бы могла утешить себя мыслью, что скоро всё закончится, но не знаю, сколько будет продолжаться этот кошмар. Мне и умереть, наверное, не позволят, пока не услышат то, что хотят. Но загвоздка в том, что я понятия не имею, о чем меня спрашивают на кажущихся бесконечными допросах.

Воспаленный слух улавливает едва различимые шаги за железной дверью, и я, затаив дыхание, смотрю на разделяющую меня с внешним миром преграду. Раз, два, три — успеваю отсчитать в уме и слышу лязг металла. Морально я вроде бы готова к этому звуку, но помимо воли вздрагиваю, а руки сами собой в защитном жесте обхватывают колени, прислоненные к груди.

В следующий миг тяжелая дверь распахивается настежь, с громким стуком ударяясь о каменную стену, и в комнату входит мужчина. Отыскав взглядом мою забившуюся в угол фигурку, решительным шагом приближается. Я не кричу и не плачу. Бесполезно взывать к чувству жалости у животных в человеческом обличье — поняла я довольно быстро, очутившись в этом проклятом месте.

Мужские руки довольно грубо подхватывают меня под мышки и усаживают на стул. Я снова остаюсь одна. От неосторожных движений нещадно ноет бок, по ощущениям там как минимум ушиб ребер. Бородатый детина, который допрашивал меня последним, здорово приложился о них пару раз ботинком. Из разбитой губы постоянно сочится солоноватая жидкость, слизываю кровь с ранки и морщусь.

В памяти флэшбеком проносятся картинки того дня, когда начался конец моей привычной жизни. Ну, или начало кромешного, беспробудного ада, в котором я вынуждена существовать.

Сидела на даче, поливала цветы, наслаждалась отпуском, а тут на тебе! Резко затормозил автомобиль, калитка распахнулась от удара — и вот я в руках огромных мужчин. Даже пискнуть не успела от ступора, сковавшего тело. Уже в машине, отойдя от шока, начала кричать и вырываться. По-моему, даже кого-то укусила за ногу, получив за это по лицу. Но не сдавалась, страх за свою жизнь придавал сил. Тогда меня скрутили, больно заломили руки за спину, перетянули пластиковыми веревками запястья. Еще и в назидание пару раз прошлись ботинком по многострадальному боку. На голову накинули пыльную тряпку и вновь усадили на сиденье, зажав с двух сторон. А еще доходчиво объяснили, что стоит вновь начать вырываться и кричать, они придумают другой способ меня усмирить.

Знала бы я тогда, что меня ждет…

В комнату тихой поступью входит мужчина, заставив своим появлением переключиться на реальность. Крупный. Весь в черном, с кобурой на поясе. Засунув руки в карманы брюк, он замирает в двух шагах от меня. Мрачное лицо кажется смутно знакомым, но вспомнить, где именно я его видела, не получается.

«Может, он уже допрашивал меня? Хотя его я бы, наверное, точно запомнила»

Хватает лишь одного брошенного мельком взгляда, чтобы понять: все, кто захаживал сюда до него, лишь жалкие псы. Шестерки — если выражаться их же жаргоном.

Мужчина замирает, словно каменное изваяние, и рассматривает меня изучающим взглядом. Провожу языком по вмиг пересохшим губам и пытаюсь прочистить образовавшийся в горле ком. С виду обычный человек, но лишь от одного его взгляда у меня живот сводит от страха.

Брюнет, крупное лицо, широкий лоб, прямой нос, скулы, покрытые небольшой щетиной, недовольно поджатые полные губы и темные, словно ониксы, глаза. Крупная фигура заметно уменьшает пространство и без того маленькой комнаты — или мне так кажется. Но могу поклясться, что кислорода с его появлением в разы меньше, так как дышится гораздо сложнее.

На интуитивном уровне понимаю, что человек, стоящий передо мной, непрост. Пробирающая до ужаса энергетика направленного на меня взгляда вселяет в душу не только панический страх, но и совсем мизерную толику надежды. Возможно, я, наконец, смогу доходчиво пояснить, что действительно не понимаю, в чем меня обвиняют.

— Вы здесь главный? — спрашиваю я сипло.

Он продолжает молчать и смотреть на меня, будто не слышит вопроса. А мне от его взгляда хочется срастись с бетонным полом, на котором стоят