Рождественские каникулы в Европе — звучит сильно. И стильно. Именно поэтому я безмятежно продолжаю постить селфи на своей страничке в соцсети, продолжаю писать, как я счастлива провести каникулы вдали от Родины, продолжаю отвечать смеющимися смайлами на зависть московских друзей.

А сама стою за стойкой элитного бара, расположенного рядом с дорогущим отелем, потому что рассорилась с папочкой-тираном и решила жить самостоятельно.

Потираю высокие бокалы льняной салфеткой, бросаю скрытные взгляды на красивого молодого мужчину, что сидит в пятидесяти сантиметрах от меня рядом со своей спутницей, и погружаюсь в свои мысли.

Учиться, конечно, как грозилась, не бросила. Хотя, если честно, очень хотелось. Назло родителю, которого я не знала все свои шестнадцать лет, не знала, когда мама умирала от рака груди, а узнала — только после её смерти.

Когда меня, убитую горем девочку-подростка, привезли из спецприёмника-распределителя в богатый дом и сообщили, что я больше не сиротка, я задала один-единственный вопрос.

«Почему?»

Несмотря на то, что я говорила еле слышно, эхо моего голоса надолго повисло в воздухе огромного каминного зала с мраморными стенами и полом.

Больше я не сказала ему ни слова: я упрямо молчала до похорон, я еле выдержала пафосную церемонию прощания и погребения, еле отсидела поминальный обед в шикарном ресторане, где я и остальные гости из моего мира казались белыми воронами. А папенька был царём.

Сразу после сорока дней меня сослали в Лондон, грызть гранит экономических наук в закрытую школу-пансион для девочек.

Я не покидала стен учебного заведения даже в каникулы, что не добавило очков моему родителю и не способствовало нашему сближению.

Тем более, когда у него уже имелась любимая папина дочка. Инга старше на одиннадцать лет и на дух меня не переносит. Видимо, именно ей я обязана своим престижным образованием.

За полтора года в экономической школе я освоила программу, рассчитанную на три, и к восемнадцатилетию успешно сдала сложнейший выпускной экзамен, заслужив горделивую похвалу от отца. И награду за труды — сразу после школы я перешла в местный колледж с шикарной программой магистратуры.

А ещё мне позволили провести время до начала нового учебного года в Москве. Вот только я не думала, что моё понимание этого чудесного времяпрепровождения будет так сильно отличаться от папочкиного!

Вместо тихих посиделок с моими друзьями в моей квартире своё совершеннолетие я встретила на приёме в честь бала дебютанток.

Вы только прислушайтесь: де-бю-тан-ток… Мне одной чудится в этом звучании что-то пошлое и мерзкое?

Папенька радовался, сияя и расточая улыбки, крепко держал мою руку, зажав её до посинения в своём локтевом сгибе. Он с гордостью представлял меня всем мужчинам подходящего возраста — от 17 до 70 примерно, и я всерьёз побоялась, что следующий этап моего взросления ознаменуется замужеством.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Но вроде всё прошло хорошо, и в положенный срок я вернулась в Лондон. Только кинулась с головой в учёбу, и трёх месяцев не прошло, как отец позвонил и велел быть в Москве к новому году. Он нашёл мне жениха.

Сорокалетнего мужика с рыхлой дряблой фигурой, проплешинами в волосах и тошнотворной привычкой цыкать я запомнила. Слишком хорошо. И мне плевать сколько миллиардов он готов влить в папу в качестве отступных за мою руку и сердце.

Я пригрозила, что брошусь под машину, отказалась ото всех отцовских денег и собралась оставить учёбу в колледже, но ему всё же удалось уговорить меня не торопиться с принятиями поспешных решений и не делать глупостей. Для начала.

Так что, да, учёбу я не оставила. И под колёса не бросилась. А вот с уютной квартиры, ключи от которой папенька вручил мне перед отъездом, съехала в общежитие при колледже. Единственное, в чём не сдержала слово, — внесла плату за комнату отцовскими деньгами. Но не на панель же мне было идти?

Друзья помогли мне устроиться в этот бар, и теперь я начищаю бокалы и разливаю коктейли пять раз в неделю с семнадцати вечера и до двух ночи. Даже в рождественский сочельник.

* Примечание от автора: здесь и далее в главах, действие в которых происходит в Лондоне, курсивом выделены диалоги, ведущиеся на английском языке.

— Хей, Эл, о чём задумалась? — тихо спрашивает у меня старший бармен, наклоняясь неприлично близко к моему уху.

— О том, что неплохо было бы глотнуть кофе. Я уже с ног валюсь! — отвечаю ему и улыбаюсь.

Мужчина, что сидит напротив меня через барную стойку, этот великолепный образец с лёгкой небритостью и часами за пару десятков тысяч долларов, неожиданно перехватывает мою улыбку, встречаясь со мной глазами.

— Два кофе, пожалуйста, — обращается он ко мне. — На свой вкус.

Я произвожу необходимые манипуляции, колдуя над кофемашиной. Почему-то именно в этот момент мне абсолютно не жаль, что смена баристы заканчивается гораздо раньше моей.

Я варю крепкий чёрный кофе, но добавляю в него корицу, имбирь и мускатный орех.

— Ваш кофе, пожалуйста, — возвращаюсь я к клиенту.

Выставляю перед ним одну чашку, вторую собираюсь поставить перед его девушкой, но он тормозит мою руку, мягко обхватывая пальцами запястье.

— Этот — для вас. — и, видя, что я сомневаюсь, добивает, — пожалуйста, я бы хотел хотя бы немного скрасить вам праздничный вечер, который вы вынуждены проводить не в кругу семьи.

— Спасибо, — не отказываюсь я и смущённо отвожу взгляд.

Его пальцы всё ещё обхватывают моё запястье. Кожа в местах соприкосновения пылает и покалывает, а сердце неожиданно ухает куда-то вниз.

Мужчина смотрит на бейдж и улыбается мне.

— Эл?..

— Элла, — говорю ему быстро.

Так проще, чем пытаться объяснить загадочное русское имя и собственные заморочки.

— Алекс.