«Разве это в человеческих силах — отказаться от собственного счастья?»

Эта мысль пришла ей в голову внезапно, неизвестно из каких недр сознания, ибо секунду назад она думала совсем о другом. Глядя на мужчину, который спал, неловко раскинув руки и уткнувшись лицом в ее плоский живот, она думала, что завтра, нет, уже сегодня, в девять утра ей нужно быть в английском консульстве, где у нее назначена встреча с консулом. Причем желательно — во всеоружии, во всяком случае, без мешков под глазами. Кроме того, необходимо было продумать хотя бы приблизительную канву предстоящей беседы. Потому что консул — человек педантичный, упрямый и несговорчивый. А вопрос должен быть решен в ее пользу. Вернее, в пользу супругов Смит.

Смит… Угораздило же ее выбрать в мужья человека с такой фамилией! Нелепость. Мистер и миссис Смит. «Позвольте представить вам мою жену — Викторию Смит» — так обычно говорит ее муж на приемах. А иногда вместо «Виктории» говорит «Вика». «Моя супруга Вика Смит». Болван. И она дура. «Виктория Веденеева» — было во всех отношениях лучше. «Виктория Львовна», как называли ее студенты, тоже звучало неплохо. Но что сделано, то сделано. Вот уже полгода она — миссис Смит. Подданная великой британской империи. Исполнительный директор филиала другой империи — ювелирной. Хозяйка прекрасного трехэтажного особняка в Лондоне. Деловая, состоятельная, привлекательная, умная, талантливая… И — несчастная. «Разве это в человеческих силах — отказаться от собственного счастья?»

Она скосила глаза на мужчину, безмятежно уснувшего в нелепой позе. Эта безмятежность обманчива. Он проваливается в сон на несколько минут, но стоит ей пошевелиться или вздохнуть поглубже, он проснется. И сладкая пытка начнется снова. Этой ночью они словно решили испытать выносливость друг друга, проверить, кто первый устанет подниматься на волне страсти и нырять в ее пучину, кто первый скажет: «Не пора ли спать? Утром рано подниматься». Часы Спасо-Преображенского собора уже пробили шесть, но ни он, ни она этих слов так и не произнесли.

«Если бы два года назад мне сказали, что я узнаю счастье благодаря этому человеку, я бы здорово повеселилась, — подумалось ей. — Мне никогда не приходило в голову, что в один прекрасный момент все существующее потеряет смысл, по сравнению с возможностью лежать в его объятьях, слышать его шепот и дыхание. Это безумие. Но мне нравится сходить с ума…»

Долгое время она его вовсе не замечала. Мало ли молодых клерков в фирме! Если на каждого обращать внимание, то в глазах зарябит. Да и слишком много чести. Она — личная переводчица самого Султанова. У нее отдельный кабинет на элитном этаже, рядом с кабинетом шефа, два старательных, безупречных секретаря мужского пола, служебная машина с водителем. Клерки обитают на другом этаже, Виктория видела их лишь мельком, когда кто-то из них по служебной надобности появлялся в секретариате босса. Если бы не традиционные корпоративные вечеринки, проходившие два раза в год — перед Рождеством и в мае, в день рождения Султанова, — она никогда бы и не узнала, что существует на свете такой человек, Ярослав Краснов.

В фирме Семена Юсуповича Султанова, носившей гордое название «Конкистадор», иерархия соблюдалась строго, но дважды в год босс являл себя поборником демократического отношения к персоналу. На вечеринки приглашались все сотрудники — от генерального директора до уборщиц и полотеров. Ели, пили и развлекались все вместе, в большом зале, предназначенном специально для этих мероприятий. Понятно, что редкая уборщица решится пригласить на белый танец директора компании, однако это не возбранялось. Хотя, конечно, рядовые менеджеры и секретарши предпочитали наслаждаться праздником в своем кругу, а лица, приближенные к руководству, — в своем.

Тот январский вечер Виктория Веденеева проводила в обществе молодого и обаятельного начальника службы безопасности Чагина. Он ходил за ней по пятам, приглашал на каждый танец, рассказывал анекдоты, а она постепенно привыкала к мысли, что к концу праздника он напросится к ней домой — «на чашку кофе».

Вечеринка уже подходила к завершающей фазе, некоторые ее участники медленно, но верно выпадали в осадок, пережив праздничный «катарсис» и вступив в закономерное состояние «очищения», однако всплески энергии отдельных индивидуумов не давали ей угаснуть совсем. Наконец, оркестр заиграл аргентинское танго и был объявлен последний танец. Чагин как раз в этот момент, извинившись, куда-то отлучился, и тут перед Викторией, как из-под земли, предстал молодой человек с ярко-голубыми восхищенными глазами и пригласил танцевать.

Почему она согласилась, хотя уже изрядно устала от танцев? Вспомнить причину сейчас она не могла. Возможно, обиделась на Чагина — нашел время отлучаться! Возможно, ей польстил восхищенный взгляд клерка — ладно скроенного, светловолосого… Так или иначе, она согласилась, и танцевала самозабвенно. Она любила танцевать, а этот парень оказался прекрасным партнером: нечасто встретишь человека, который вообще имеет представление о фигурах танго, а танцевать его хорошо не умеет почти никто — за всю жизнь ей попадались два или три таких умельца. Поэтому, когда танец закончился, она не смогла удержаться от вопроса:

— Где вы учились танцевать?

Он, раскрасневшийся и утирающий пот со лба ладонью, засмеялся:

— У нас в деревне, где же еще! В клубе был кружок бальных танцев.

Этот ответ удивил и покоробил Вику одновременно. Удивил, потому что в ее кругу редко встречались люди, не стеснявшиеся своего провинциального и, тем более, деревенского происхождения. Покоробил, потому что она, имевшая в родовом дереве около пяти поколений петербуржцев и этим безмерно гордившаяся, чуралась плебейского сословия и всего, что с ним связано. Она принадлежала к той петербургской псевдоинтеллигенции, которую раздражает, когда в речи собеседника сквозят диалектные особенности, а в манерах присутствует простота, позволяющая справляться с бифштексом без ножа, с помощью одной вилки.

Когда-то в юности ее насмерть поразила одна знаменитая петербургская актриса, которую она почти боготворила. Вика Веденеева стояла у служебного входа в Александринский театр в ожидании контрамарки на премьеру. Контрамарку ей должен был вынести знакомый администратор — у нее, заядлой театралки, знакомые администраторы были везде. Администратор все не появлялся, а к служебному входу тем временем подъезжали артисты. Викина любимая актриса гордо вышла из сверкающей «Волги», одетая в шиншилловое манто, с капельками бриллиантов в ушах… А затем, воровато оглянувшись по сторонам, зажала пальцем ноздрю и ловко сморкнулась прямо под колеса «Волги». Для Вики эта сцена перевесила все спектакли с участием актрисы. С тех пор она не ходила в Александринку и с подозрением смотрела на дам, напоминавших ее бывший идеал.

Как и ожидалось, ее партнер по танго ставил неправильные ударения, безбожно смягчал шипящие согласные, некоторые слоги растягивал, а некоторые — варварски редуцировал. Послушав, как он говорит, Виктория, в прошлом одна из лучших выпускниц питерского филфака, без труда догадалась о принадлежности его «родовы», как он сам выражался, к пермским корням. К тому же, он слишком громко вздыхал и смеялся, пил из бокала с прихлебом и пользовался невообразимо резким не то одеколоном, не то дезодорантом — по мнению Виктории, таких запахов в парфюмерии вообще не должно было существовать.