Книги Натальи Нестеровой – как подарок на счастье. Прочитать, улыбнуться, задуматься. Веселые, лукавые, нежные, грустные – ее книги вселяют надежду, что все в нашей жизни к лучшему. Даже если в какой-то момент мы этого не понимаем! Главное – вовремя разглядеть его, свое счастье, ведь оно где-то рядом с каждым из нас: ходит по соседней улице, живет за дверью напротив, а то и в вашем кармане, просто спит и ждет…

Фотография автора – Ян Сизов

(Пазлы. Истории Натальи Нестеровой)

Оформление – Александр Шпаков

(Совет да любовь. Проза Натальи Нестеровой)

Оформление – Екатерина Петрова

1

В детстве я очень любила фильм «Морозко», смотрела его раз пять, выучила наизусть. Утренний сеанс в кинотеатре, билет стоит десять копеек, в зале народу немного, и кажется, что фильм крутят лично для меня. Медленно гаснет свет, идут начальные кадры – сладкое предвкушение встречи с кумиром, с веселым божеством.

Главная героиня Настенька в исполнении Натальи Седых меня не трогала. Красивая, конечно, но ее писклявый голос – ненатуральный, будто притворяется замученной неженкой. Главный герой, Иван, смазлив, напыщен и трафаретен. Выпрыгнул из иллюстрации к русским народным сказкам и так и остался картонкой ходячей. Марфушенька-душенька в исполнении Инны Чуриковой неподражаема, как и Баба-Яга – Георгий Милляр. Но они отрицательные персонажи. У Морозко, то есть у Деда Мороза, великолепные наряды, и он жутко справедливый. Однако Дед Мороз – он всеобщий, для всех детей. Мне, Саше Калинкиной, он в Новый год положит подарок под елочку и помчится дальше, у него этих елочек миллионы.

Когда вышел фильм, в 1965-м, мне было семь лет, и в Деда Мороза я уже не верила, подарки бабушка, мама с папой покупают – это понятно. И в то же время отчасти верила или надеялась на его, Деда Мороза, существование. В детстве с иллюзиями и младенческими привычками расстаются не быстро. У нас в первом классе, например, многие ребята в минуты волнения на уроке сосали пальцы. Я в том числе. Большой палец правой руки. А Витька Самохин – указательный левой почему-то, Лена Афанасьева четыре (кроме большого) в рот пихала.

Моим кумиром в «Морозко» был Старичок-Боровичок, лесной волшебник. Маленький, добренький, смешливый, веселый, с огромной грибной шляпкой на голове. В руках веточки с бубенцами. Он веточками стукнет – дзын-дзынь: «Иванушка-а-а!» Играл в прятки с заносчивым красавцем. Потом наколдовал ему медвежью голову, за хорошее поведение вернул человеческую и, к моей досаде, больше не появлялся в фильме.

Затрудняюсь подобрать слово, описывающее мое отношение к Старичку-Боровичку. Лесной колдунчик превратился в существо, используя современную лексику, виртуальное, которое стало для меня защитником и… звучит богохульственно, но – объектом молитв.

Родители велели доделать домашнее задание, съесть ужин, который в тарелке на столе в кухне, помыться и лечь спать. Мол, я уже большая, а они уходят в гости. Бабушка, как назло, уехала к своей двоюродной сестре, которой сто лет в обед, обед был в прошлом веке. «Пока не похороню, не приеду». К моим бы похоронам успела!

Квартира, давно изученная до каждой трещины в половых досках, становится жутким замком, где сейчас из маминой из спальни выкатится гроб на семи колесах, полетят черные простыни с кровавым пятном, клацая челюстями, из шкафов станут вываливаться скелеты. Я дрожу под одеялом, я сейчас насикаю в постель, хотя минуту назад с пулеметной скоростью бегала в туалет и обратно.

– Старичок-Боровичок! Мне страшно!

Дзынь-дзынь – машет он веточками:

– Ой, потешливая ты девица, Саша! Всех скелетов я давно разогнал, гробы на семи колесах поехали в починку, а на черных простынях кровавые пятна не видны. Пусть полетают? Не хочешь? Так я их в пыль рассею. А ты спи. Сказку рассказать? Или сама сочинишь, я послушаю.

Я придумываю сказку, в которой главные герои мои друзья, а Женя Уколов, абсолютный фаворит у девочек, вдруг обнаруживает во мне неземные прелести. Провожает до дома, несет мой портфель. Мы вместе ходим на каток, в кино, в парк на аттракционы. Женя занимает мне рядом с собой место в актовом зале (в спортзале, превращенном в актовый по случаю выступления детского театра). Девочки хотят пристроиться к Жене, он не позволяет: «Это для Саши Калинкиной!» Блаженство! Я засыпаю со счастливой улыбкой.

Конец четвертого класса. Я долго болела. Злостная ангина с осложнениями на суставы, вдруг опухшими, и на сердце, перестук которого не нравится врачам. Четыре месяца по больницам, операция по удалению гланд. В это время мои одноклассники решали задачки на движение (из пункта «А» в пункт «Б» выехал поезд, побежал спортсмен; они еще и навстречу друг другу носились) и про бассейны со шлангами (влилось – вылилось). Я же благостно читала замечательные книжки. Как горло перестало болеть, наступила благодать. Родители пачками носили мне книжки. Медсестры кривились недоверчиво: «Ты их читаешь или глотаешь?» Одна сестричка провидчески накаркала: «Будешь так много читать, станешь толстой». Кассандра в белом халате и с клистирной трубкой! Папа устал носиться по детским библиотекам Москвы, в которые я была записана, получать и сдавать книги, купил у букинистов собрание сочинений Вальтера Скотта:

– Читай рыцарские романы! Закончатся, принесу «Капитал» Карла Маркса.

– И мандарины? – спросила я.

Напуганные моей болезнью, вероятно, сильно истратившись, влезая в долги, родители покупали мне мандарины и гранаты. В марте и апреле! Друзьям сказать, не поверят. Какой дурак поверит, что мандарины бывают не только в новогодних подарках, а гранаты не только в качестве экзотического презента, привезенного приятелем родителей из Грузии? Благодаря южным фруктам, которыми делилась, конечно, с соседками по палате, я пользовалась в больнице неправедным авторитетом девочки из жутко богатой семьи.

Вальтер Скотт был проглочен и совершенно не сохранился в памяти. Потому что ранее в стопку книг из районной детской библиотеки затесался «Дневник Кости Рябцева» Николая Огнева.

Книга меня потрясла, взорвала мои хлипкие девичьи мозги. Какие уж тут «Айвенго», «Роб Рой» и чистая романтическая любовь? Эхо взрыва не проходило долго, да и сейчас раскаты слышны. Книга Огнева умная, честная, очень откровенная – про подростков-школьников. Динамит – это сквозная линия чувств подростка. Невероятной силы тяга к девочкам, страдания, муки, борения, самобичевания, конфликт низкого доступного и возвышенно-мечтательного. Косте Рябцеву было пятнадцать лет, а мне тогда двенадцать. Наши мальчики гораздо бо́льшую тягу испытывали к футболу, чем к девочкам. Когда в команде не хватало игроков, могли взять вратарем. И если ты пропускала мяч, то весь двор слышал, как тебя обзывают, списывая на тебя собственное мазилово. Но ведь в каждом дворовом приятеле, или в однокласснике, даже в Жене Уколове, прячется Костя Рябцев. И всех их влечет или повлечет к нам, девочкам, со страшной силой. Надо дождаться и подготовиться. Как именно подготовиться, когда Женю Уколова повлечет, – вот в чем вопрос. Чтобы прямым курсом – ко мне.