Оформление художника Е.Ю. Шурлаповой

Политическая исламская община выросла из общины религиозной. Обращение Мухаммеда и его апостольское призвание произошли примерно одновременно. Он начал с самого себя; в первую очередь нужно сказать, что им владела твердая вера во всемогущего Бога и последний суд, но убеждение, переполнявшее его собственное сердце, было настолько сильным, что нашло способ излиться вовне. Он чувствовал, что должен показать свет и путь своим братьям, которые брели ощупью во тьме, и тем самым спасти их от заблуждения. Мухаммед сразу же основал в Мекке небольшую общину.

Его конгрегацию тесно сплачивала вера в единого невидимого Бога, Творца мира и Судию душ, а также возникающий из этой веры нравственный закон, принуждающий служить одному только Богу, и никакому иному господину, стремиться приобрести душу, а не мир, искать правды и милости, а не земных богатств. В самых старых главах Корана монотеизм носит столь же подчеркнуто нравственный характер, сколь у пророка Амоса или в Нагорной проповеди. Как и в Евангелии, мысль о Творце немедленно пробуждает мысль о личном оправдании перед Ним после смерти. Он утверждает Свою абсолютную власть над душой – дабы она исполняла Его волю, а не просто подчинялась ей. Первоначальный ислам не был фаталистическим в обычном смысле этого слова, и Бог ислама не был Абсолютом, то есть номинальной, декоративной религиозной фигурой, но с Верховной властью были неразрывно связаны нравственность и справедливость. То первая, то вторая выходит на первый план в зависимости от духа конкретного момента без каких-либо попыток сохранить равновесие или какого-либо осознания непоследовательности. Мухаммед не был ни философом, ни догматиком.

Внешне община была связана общим соблюдением религиозных обрядов; слово «сабии» – самое старое название, которым мусульман наделяли посторонние, – возможно, происходит как раз от этих обрядов. Даже в самых ранних молитвах Корана говорится о простирании ниц и бдениях; они еще не так строго определены и упорядочены, какими стали позже.

Мухаммед начал с того, что стал привлекать на свою сторону отдельных людей, друзей, родственников и рабов, но он рассматривал их только как первые плоды. С самого начала его цель заключалась в том, чтобы привлечь всю Мекку к себе, к своему роду, бану хашим и мутталиб, и к своему племени, курайшитам. Он был арабом и, как араб, испытывал такие чувства к роду и племени (то есть к народу), какие мы можем понять применительно только к ближайшим домочадцам. Такой порядок, когда человек был отчужден от общества и действовал независимо, обладая суверенной властью, был еще неизвестен среди арабов. Государство было не институтом и не территорией, а коллективным органом. То есть в действительности это было не государство, а лишь народ; не искусственная организация, а полноценный организм; не государственное чиновничество, а только главы кланов, родов и племен[1]. Одна и та же связь – кровное родство – скрепляла народ и семью; единственное различие заключалось в их величине. Содружество, свободное от любого внешнего сдерживающего влияния, было основано на идее кровной общности и ее святости. Родственные связи или вера в родственные связи – и то и другое в практическом смысле сводилось к одному и тому же – действовали как религия, и эта религия была духом, который превращал народ в единое живое существо. Наряду с этим существовал и внешний культ, но не религия, которая налагала бы на людей какие-либо другие требования, узы или обязанности, помимо кровных. Если бы Мухаммед основал веру, исповедующие которую не нашли бы приюта в узах племенных отношений, он сразу же разрушил бы общину, связанную кровью, поскольку она была слишком тесно сплочена и переплетена, чтобы пережить вторжение чужеродного фактора. Но он не хотел этого и, кроме того, вряд ли мог представить себе религиозную общину в каком-либо ином виде, кроме родственного. Поэтому его миссия заключалась не в том, чтобы обрести приверженцев повсюду, вплоть до самых дальних уголков. Конечно, ему пришлось начинать с отдельных людей, но его цель состояла в том, чтобы заполучить целое. Его народ должен был стать его общиной, ему было недостаточно мекканской ecclesiola pressa[2].

Не сумев привлечь к себе собственное племя – курайшитов в Мекке, он попытался наладить связь с другими племенами и городами, для чего ему представились возможности на рынках и ярмарках в окрестностях Мекки. В Таифе он обратился к старейшинам племени бану сакиф относительно перехода всего их содружества в ислам. Наконец он получил поддержку в Ясрибе, то есть в Медине. Его переселение туда – хиджра – стало событием, которое положило начало новой эре, однако новая эра в действительности не означала сознательного разрыва с прошлым. Мухаммеда не испортило то, что он превратился из проповедника в правителя. Он давно уже стремился привлекать к себе не отдельных людей, а все сообщество в целом. Он всегда считал, что пророк есть посланный Богом вождь своего народа, и не проводил никаких различий между политической и религиозной общинами. Его желание оставаться в Медине таким же, каким он был в Мекке, Пророком и Посланником Бога, не было лицемерием или какого-либо рода притворством. Однако в Мекке его усилия оказались напрасны, в Медине же он добился успеха; там он был в оппозиции, здесь он достиг своей цели. Это многое изменило, и не только с внешней стороны. Для оппозиции это обычное явление, когда она меняется после прихода к власти, и теория значительно отличается от практики, ведь практика вынуждена считаться с имеющимися возможностями. Историческая община не в состоянии полностью порвать со своим фундаментом и может следовать собственным законам для поддержания и расширения своей власти. Именно этим и объясняется то, почему пророк в качестве правителя стал отличаться от пророка в качестве претендента на власть и почему теократия на практике отличалась от теократии в теории. Политический элемент стал более явным, религиозный элемент – менее, но мы всегда должны помнить, что в принципе политика и религия сливались воедино, хотя между духовной и светской политикой проводилось различие и рядом с ними благочестие сердца по-прежнему сохраняло свое место.