Начало сентября. Сеет нудный осенний дождь. Ветер хлещет струями по палубам пароходов, облепивших ряжевый причал, уходящий с пологого берега устья Дудинки метров на двадцать в ширь реки. В небе хмарь. Пожелтела листва, пожухла трава. Птицы прощально машут тундре крылом. Темнеет рано, светлеет поздно. Лишь ветер очищает небо, ночное поднебесье вспыхивает мерцающими холодными звёздами. Стынью дышит земля и небо.

Завершалась подготовка к отходу судов. Собраны с Бреховских островов, из станков, с тоней сезонники, уложены и увязаны на баржах кули с рухлядью, бочки с рыбой, связки бивней, посажены на буксирные тросы баржи, плашкоуты, шитики. Временно погашены топки котлов. Кочегары длинными клюками чистят колосники, заливают в котел каустическую соду, подтягивают болты гребных колёс, натягивают рулевые тросы. Пароходы Петра Сотникова, Михаила Сидорова и Алексея Баландина пойдут вверх по Енисею, а шведское судно господина Капирака – через Карское море – домой, в Швецию.

Господин Капирак, по случаю скорого отхода, пригласил священника Хатангской церкви Николая Серебряникова отслужить путешественный молебен прямо на палубе и благословить команду на удачный переход через северные моря. Отец Николай в августе вернулся из Красноярска, где получил новую утварь для своей церкви. Теперь он ждал ноября, чтобы по первопутку с караваном Хвостова уйти в Хатангу. А в Дудинскую Введенскую церковь прибыл священник Иоанн Ястребов вместо переведённого в Томск отца Даниила.

Николай Серебряников облачился в новую ризу, взял у Ястребова икону Пресвятой Матери Богородицы и в сопровождении отца Иоанна направился к устью Дудинки. Шёл мелкий дождик. Дорога была слякотной с десятками следов, собирающих дождевую воду. Отец Николай приподнимал над слякотью свою золочёную ризу. Иногда приходилось идти по целине, сбивая с трав капли.

– Хотя бы дождик окаянный прекратился, – высказал пожелание Николай Серебряников. – А то и подризник, и ризу мочит, да и палуба, видать, скользкая под дождём.

Пока спускались к ряжевому причалу, дождик пошёл на убыль и вскоре совсем прекратился.

– Услышал Бог мою просьбу! – обрадовался отец Николай, стряхнул с ризы дождевую морось, поправил костяным гребешком длинные, ниспадающие до плеч волосы. Иоанн Ястребов очистил обувь от грязи, вытер платочком лоб, промокнул глаза, поправил на груди крест, перекрестился и с Николаем Серебряниковым приблизились к шведскому судну.

У трапа встречал господин Капирак, высокий русоволосый швед, в форменной фуражке, чёрном кителе и белой рубахе со стоячим воротником. Обменялись рукопожатиями.

– Прошу вас, господа, на борт! Сейчас я покажу судно, а потом совершим молебен прямо на палубе в присутствии всей команды, – объяснял капитан, поднимаясь по трапу.

На палубе они встретили Петра Михайловича Сотникова. Он был навеселе после удачного торга с господином Капираком и, увидев священников, пошутил:

– Доброго вам здоровья, святые отцы. Иноземцев благословляем, а своих инородцев в тундре позабыли.

– Успеем и своих обслужить. Вот зима начнётся, на олешек – и по станкам! – пообещал отец Николай.

Швед, окончивший в Санкт-Петербурге морское училище, сносно говорил по-русски:

– Пётр Михайлович! Прежде всего, – гостеприимство! Сначала проводите гостей, а потом своим будете молебен служить. Священники – люди тонкие.

– Я пошутил, господин Капирак! Вечером жду к себе. Надо расстаться по-русски – за хлебосольным столом!

Господин Капирак благодарно кивнул.

Пока осматривали судно, капитан окликнул боцмана:

– Эй, Свен, свистать всех наверх! Верующих и неверующих!

– И машинистов тоже?

– Да. Всю команду!

– Но ведь машинисты и кочегары чумазые!

– Всех! Бог даже чумазых разглядит и благословит! Молебен не более получаса – и снова за работу!

Матросы, естествоиспытатели-путешественники собрались на палубе в ожидании русского священника. Отец Николай перекрестился и громовым голосом стал читать молитву. Он просил Господа Бога послать удачу мореходам, осенил крестом стоявших на палубе. Потом каждый матрос подходил к священнику и целовал икону Пресвятой Матери Богородицы. В конце молебна отец Иоанн с веткой ивняка и небольшим жбаном в руках окропил святой водой палубу.

А на остальных судах шёл торг одынтрами[1], пыжами[2], выпортками, бивнями мамонта. Крутились дудинские мужики-выпивалы Николай Ястребов, сын священника Иоанна, псаломщик Стратоник Ефремов, ссыльнопоселенец Антон Середа и портной Янкель Корж. Торговали за деньги, а мен вели на табак, вино, куриные яйца. Вино с жадностью пили прямо на ряжевом причале, прикладываясь по очереди к стеклянному штофу. Удивлённые шведы стояли, разинув рты, и показывали пальцами на бесшабашных русских выпивал. Опорожнив штоф, они снова шли на пароходы, предлагая оленьи шкуры и бивни. Тщедушный Стратоник, пошатываясь, выменял шестнадцать выпортков на двести шестьдесят яиц у баржевого приказчика парохода Петра Сотникова. Когда Пётр Михайлович увидел выпортки, он удивился:

– Ты где взял эти шкуры? – спросил он у приказчика Михаила Землякова.

– Я выменял на яйца у псаломщика!

– Это же выпортки из моей старой лавки! Давай сюда! Я завтра велю Петру Бардакову открыть её и посчитать товары. Ты смотри! Вот эту, эту и эту, – вертел он шкуры в руках, – я брал у Казанцева. Эти – у Тёткина. Может, кто пошастал в моём складе? – строил догадки Сотников и смотрел за дудинскими мужиками с котомками, шатающимися по палубам пароходов. – Что-то разгулялись сегодня! Торгуют одни нищеброды! А откель у них рухлядь – непонятно! – удивлялся купец, выглядывая в иллюминатор из своей каюты на пьянь.

Михаил Земляков вместе со шкипером Гаврилой загружали последнюю баржу. Приказчик стоял на палубе, считал кули с пушниной, закатываемые бочки с рыбой. Шкипер следил за укладкой клади в трюме. Грузители гнали бочки по ряжевому мостику, потом по настилу. Двадцатипудовые махины нехотя закатывались на плашкоут. Гаврила выходил на причал, смотрел осадку и говорил:

– Ещё десять бочек – и хорош! Туда грести против течения «Николаю» тяжело будет.

Гаврила не опускался до палубного или кубрикового торга. Ему противна скупка из-под полы или мен на вино. Он презирал и продавцов, и скупщиков. Он держал форс шкипера парохода и невзлюбил Петра Михайловича, что тот самолично продал капитану шведского судна пыжик. Он возмутился и сказал Сотникову прямо в глаза:

– Пётр Михайлович! Ты что же унижаешь русское купечество перед иноземцами! Купец второй гильдии, а ведёшь себя, как какой-то замухрышка-офеня, торгуешь рухлядью прямо на палубе. Стыдно! Киприян Михайлович никогда не позволял себе так низко опускаться. Есть приказчики – пусть и торгуют!