– Мужики! Выручайте! Подмога нужна. Человека бьют! – попросил Константин Афанасьевич.

– А кого? – спросил Иван Тырышков.

– Старика Туркина бьёт сын отца Иоанна! – ответил приказчик. – Сегодня половина мужиков не работала, скиталась по пароходам в поисках хмельного. Староста Дудинского Григорий Каргополов запрет наложил на продажу вина, пока не закончится летняя навигация и рыбалка. А пароходники нам всё дело портят. У них всегда вино на мен. А потом драки, кражи, поножовщина.

Зашли в избу. Туркин лежал на полу без чувств.

– Что же ты, попович, избиваешь старика? – подступился к нему Николай Петухов. – Как изверг какой!

И хотел взять Ястребова за загривок. Николай отскочил к окну, выхватил из-за голенища нож и закричал:

– Не лезь, а то зарежу!

Потом кинулся в дверь, размахивая перед собой ножом. Прибежал домой, спрятал нож и, как ни в чём не бывало, лёг спать.

– Никуда он не денется! – сказал равнодушно Константин Афанасьевич. – Завтра днём повяжем как миленького.

Сотников с плотниками склонился над Митрофаном Мироновичем. Он ещё дышал. Глаза были закрыты. На бледном лице синело три пятна от ударов. Приказчик попытался взять лежащего за бок. Рука ушла в нутро.

– Да он ему рёбра поломал! – сказал Сотников, ощупывая тело. Изо рта Туркина побежала кровь.

– Видно, внутренности отбил, – предположил Иван Тырышков. – Что же за зверь сын отца Иоанна?

Стратоник стоял у косяка. Никто из вошедших не обратил на него никакого внимания. Для них он уже не был человеком. Псаломщик понял: Туркина никто не воскресит, – и побрёл домой по ночному селу.

– Ну что ж, Дарья Дмитриевна, Митрофан Миронович приказал долго жить. Он ещё дышит, но после такого битья – не жилец. Позови Николая Серебряникова, пусть исповедует хоть в бессознательном состоянии, – сказал Константин Афанасьевич и перекрестился.

Перекрестились и плотники. Дарья забилась в истошном крике.

– Дарья Дмитриевна! – остановил Сотников. – Ты позови соседку Кожевникову, пусть она сходит к отцу Николаю. Он у Ястребовых на постое. Ты уже думай о похоронах. А того разбойника мы последним пароходом отправим в Туруханск. Пусть сидит в остроге, пока следователь с делом разберётся. А Стратоник пьяный, как ягнёнок. Что с него можно взять! Разве мог он такого бугая, как Николай, остановить? Он бы и его не ногами, так ножом бы прошил. Николай хмельной, что твой зверь. Никого в драке не пощадит.

– А вам, хлопцы, спасибо за помощь! Был бы я один, он и на меня с ножом набросился. Он же – сумасшедший.

И Константин Афанасьевич с плотниками вышли из избы покойного Туркина.

Янкель Корж возвращался заполночь с парохода с сезонником Иваном Пильщиковым. Шли со стороны старой Дудинки, оглядываясь на сигнальные огни пароходов, стоящих у ряжевого причала. Енисей спокойно нёс воды в темноте ночи.

– Эх, ноченька-то какая лохматая! – воскликнул Янкель Корж, худенький носатенький еврейчик с пышной чёрной шевелюрой. – Хорошо мы сегодня погулеванили, да вот день коротким оказался. И посудачить толком не успели, как ночь накатилась. А так хочется ещё выпить. Душу, хоть чуток, освежить. А где среди ночи хмель возьмёшь? То-то же – негде! Это в Красноярске я мог найти вино в любое время дня и ночи, а здесь. Да ещё староста запрет наложил на всё лето. Сам небось попивает, а нашему брату – вот!

И поднёс к самому носу Ивана Пильщикова большую фигу.

– Фу! У тебя и фига вином прёт! Ты за сегодняшний день пропитался им, а всё мало! – оттолкнул руку Иван Пильщиков.

– Может, и пропитался, а волосы на голове сухие. Сейчас бы, Ваня, глоток, хоть на один волосок, – и можно идти к своей Саре! – мечтательно прошептал Янкель. – Давай, закурим с горя!

Они из поленницы сняли по четыре полена и сложили в два штабелька, сели на них лицом к Енисею. Набили трубки матросским табаком, прикурили, поглядывая на сонные избы.

– По-моему, угомонились! – сказал Иван Пильщиков. – Ни одного огонька! А вина можно выпить в бывшей лавке Сотникова. Там, на крыше, есть лаз. Поднимаешь две тесины на четырёх гвоздях – и ныряешь на чердак. Мы с Середой не раз бывали. Пока никто не заметил. Старая лавка сейчас не действует, она вместо склада. А там есть, чем поживиться!

Иван Пильщиков посоветовал и убрёл домой, Янкель, будто подталкиваемый нечистой силой, чуть ли не побежал к магазину. Ткнулся в двери. Там висел огромный холодный замок. Обошёл лавку с глухой стены, попробовал, как говорил Иван, достать с завалины наличник, чтобы подтянуться к крыше, но оказался маловат ростом. Выматерился. Сделал еще два круга вокруг лавки.

«Жаль, не вырос по крышам лазить! – посетовал на своё тщедушие. – Не всегда сил хватает, чтобы задуманное совершить!»

Но желание забраться в лавку и выпить не покидало.

– Эх, лазню бы сюда! – сказал он и пошёл к строящемуся дому Константина Сотникова.

У простенка дома стояла лазня.

– О! В самый раз! – обрадовался Янкель, взял лесенку под мышку и вернулся назад. Лазня легла концом прямо на крышу. Сел на завалинку. Покурил. Прислушался. Тишина. Даже собаки в катухах затихли. Дрожащими руками взялся за поручни и, затаив дыхание, забрался на крышу. Поднял крайние тесины.

«Прошмыгну!» – смекнул он и нырнул в щель. Дальше на коленях дополз до лаза, поднял крышку и спустился по чердачной лесенке во второе отделение лавки. Зажёг серянку, взял на полке подсвечник, вставил новую свечку. В лавке посветлело. С подсвечником прошёл в первое отделение, к прилавку.

– Где ж вино? Не наврал ли Иван? – задавал он себе один и тот же вопрос. В углу заметил винный бочонок с лежащим на нём ливером[3].

– Ага! Наконец-то нашёл! – обрадовался, предчувствуя утоление хмельной жажды. Он поднял с пола порожний куль, положил в него десять папуш[4] табаку, восемь сальных свечей. «Хватит! – остановил себя. – А то вина не успею попить». Янкель вставил в бочонок ливер и начал качать вино в стоявшую на столе кварту. Налил до краёв. В руку не брал, боялся разлить. Наклонился над квартой и с жадностью хлебнул.

– Ах, хорошо! – вслух произнёс Янкель. – Теперь можно ко рту поднести!

Он взял стакан, внимательно посмотрел на лопающиеся пузырьки:

– Ну что же, Янкель, ты теперь не только настоящий портной, но и смелый еврей, каких мало среди нашего брата. За тебя, Янкель Абрамович! – выпил, закурил трубку, снова заменил свечу и взялся за ливер.

В это время с баржи шёл мимо лавки приказчик Сотникова Пётр Бардаков. Сквозь решётчатое окно на улицу пробивался желтоватый свет. Бардаков остановился. Свет погас. Приказчик засомневался, но свет появился вновь. Теперь убедился, в лавке есть кто-то. Он подкрался к двери. На ней, как всегда, железный замок.