Март 1822 года

Двести двадцать восемь поклонников! — подумала она. Господи боже, как она сможет разобраться в этой толпе, да еще и сделать выбор?

Бланш Херрингтон стояла возле одного из огромных окон в маленькой гостиной, примыкавшей к просторному залу, куда скоро должна была войти армия гостей. Черные шторы — знак траура — были сняты только сегодня утром. Бланш восемь лет уклонялась от вступления в брак, но теперь, когда умер ее отец, она решила, что ей нужен муж. Он поможет ей управлять большим и сложным состоянием отца.

Однако наплыва гостей она боялась не меньше чем своего будущего.

В гостиную, с театральным эффектом, вбежала ее лучшая подруга.

— Бланш, дорогая, вот ты где! Мы сейчас откроем парадные двери! — возбужденно крикнула она.

Бланш взглянула из окна на подъездную аллею.

Ее отец много лет назад получил титул виконта благодаря огромному состоянию, которое приобрел как владелец фабрик. Уже очень давно никто не считал их нуворишами. Бланш всегда жила только среди богатства, роскоши и привилегий. Она была одной из богатейших наследниц империи, но восемь лет назад отец позволил ей расторгнуть помолвку. Он постоянно знакомил дочь с возможными кандидатами в мужья, но хотел, чтобы Бланш вышла замуж по любви. Разумеется, глупо и нелепо было на это надеяться.

Бланш не считала, что браков по любви не бывает. Желание отца она находила нелепым потому, что считала себя неспособной влюбиться в кого бы то ни было.

Но она выйдет замуж. Ее отец ушел из жизни так быстро, что не успел произнести предсмертное желание: он внезапно скончался от воспаления легких. Но Бланш знала, что он больше всего на свете хотел, чтобы она без шума обвенчалась с каким‑нибудь достойным джентльменом.

Красивая подъездная аллея уже вся заполнилась каретами. Их было десятка три. Шесть месяцев назад около пятисот человек пришли к ней выразить соболезнование по поводу смерти отца. Бланш сохранила все визитные карточки, двести двадцать восемь из них принадлежали холостым мужчинам. Подсчитав их, она испугалась, но по‑прежнему была настроена решительно.

Сколько среди этих мужчин порядочных людей, не охотников за приданым? Бланш не надеялась, что когда‑нибудь влюбится, ее целью было найти в этой толпе поклонников практичного, достойного и родовитого мужчину.

— Ох, моя дорогая! Ты хмуришься! — воскликнула Бесс Уэверли, подходя к ней. — Я знаю тебя лучше, чем ты сама себя. Не забывай, мы дружим с девяти лет! Пожалуйста, не говори мне, что ты хочешь отослать всех прочь. Я только что объявила, что твой траур закончился. Зачем соблюдать его еще шесть месяцев? Ты только отсрочишь неизбежное.

Бланш взглянула на свою лучшую подругу Бесс. Они были как ночь и день — полная противоположность друг другу. Но именно поэтому Бланш так любила Бесс, а та ее. Бесс была эффектной и страстной, жизнь бурлила в ней. У Бесс был уже второй муж и по меньшей мере двенадцатый любовник. Бесс не скрывала, что любит все стороны жизни, в том числе — мужскую любовь, и в этом не собирается себя ограничивать. Бланш в свои двадцать семь лет была девственницей и до сих пор считала свою жизнь вполне приятной. Ей нравились прогулки в парке, походы по магазинам, встречи за чайным столом, опера и балы. Бланш совершенно не представляла себе, что значит страстно любить кого‑то.

В ее сердце словно не хватало какой‑то важной детали: оно билось, но не могло работать в режиме сильных чувств. Солнце для Бланш всегда было желтым и никогда золотым, комедии ее развлекали, но не могли рассмешить, изысканная еда доставляла удовольствие, но не наслаждение. Среди молодых модников были такие, кто казался ей красивым, но ни от чьей красоты у нее не захватывало дух. За всю свою жизнь она ни разу не испытала волнения в крови при виде мужчины.

Бланш уже давно поняла, что ей не дано жить страстями. Уже давно она решила, что восторги любви, радость жизни — все это для других женщин, матери которых не погибали во время уличных беспорядков. Другие женщины не теряли мать в шесть лет.

Это произошло в день выборов, Бланш была рядом с матерью, но теперь ничего не помнила ни о тех событиях, ни о своей жизни до того дня. И что было еще хуже, она совершенно забыла свою мать. Когда Бланш смотрела на ее портрет, она видела очень красивую, но незнакомую даму.

Но где‑то очень глубоко в ее сознании продолжали жить жестокие картины прошлого. Они таились там, словно тени.

Со времени тех беспорядков она ни разу не плакала от горя. Горевать ее сердце тоже не было способно. Бланш вполне осознавала, что она не такая, как другие женщины, и считала это своей тайной. Ее отец знал всю правду и знал, почему она такая. Две лучшие подруги уверяли ее, что однажды Бланш станет такой же страстной и безрассудной, как они. Обе они ожидали, что она отчаянно влюбится.

Но Бланш всегда была благоразумной и рассудительной. Она повернулась к Бесс и ответила:

— Нет, я не вижу смысла откладывать неизбежное. Когда отец умер, ему было шестьдесят четыре года, он прожил чудесную жизнь. Сейчас он захотел бы, чтобы я устроила свою жизнь наилучшим образом.

Бесс обняла ее за талию. У этой молодой дамы были русые волосы, глаза необычного зеленого цвета, пышные формы и пухлые губы. По словам Бесс, мужчины обожали ее губы и ласкали их самыми разными способами. Поскольку Бесс любила сплетничать о своих любовниках, Бланш точно знала, что имела в виду ее подруга, но не могла представить себе, что возможно делать такое.

Было время, когда Бланш хотела быть такой, как Бесс, и сожалела, что ей это не дано. Но недавно она поняла, что не собирается меняться. Что бы ни предлагала ей жизнь, она будет спокойно и разумно идти своим путем, и на этом пути не будет драм и мучений и, разумеется, не будет страсти.

— Да, он захотел бы этого. Ты же всю жизнь пряталась от жизни! — уколола ее подруга.

Бланш хотела возразить, но Бесс решительно продолжала:

— Как бы трагично это ни было, Херрингтон умер. И теперь у тебя нет оправдания, чтобы прятаться от жизни, Бланш. Твоего отца больше нет. Если ты по‑прежнему будешь скрываться, останешься совсем одна.

Трудно в это поверить, но Бланш почти ничего не почувствовала, когда услышала имя своего отца. В этом оцепенении она жила со дня смерти отца. Ее печаль была ласковой, как легкая волна, и почти не приносила боли. Бланш скучала по отцу. Но разве могло быть иначе? Он был опорой ее жизни с того ужасного дня, когда погибла ее мать.

Если бы только она могла заплакать от горя и обиды!

Бланш мрачно улыбнулась и отошла от окна.

— Я не прячусь, Бесс, — ответила она. — Я достаточно много развлекаюсь.

— Ты прячешься от страсти и удовольствий! — энергично возразила Бесс.