Сергей Данилов

Так не бывает

Девочка

Я снова в поезде. Устав читать очередной детектив, я стою у окна напротив открытого купе и, борясь с вагонной скукой, рассматриваю рябящий буро-коричневый пейзаж. Ландшафт мне привычен и знаком, выучен до мельчайших деталей за многие годы командировок. Картина мало изменилась в последние десятилетия, она особо не радует и не удивляет меня. За окном проносятся редкие, расписанные граффити постройки, быстро, как чирканье спички о коробок, мелькают худосочные телеграфные столбы, бесконечным забором тянется вдоль полотна стена смешанного леса.

Вот осталась позади очередная безлюдная бетонная платформа с низеньким металлическим ограждением, а вместе с ней и одинокий, наводящий безотчётную грусть станционный домик. Сплошной нечитаемой полосой скользнуло за запылёнными окнами название. Один только миг – тук-тук, тук-тук. Станция возникла и растаяла в прошлом, как будто её и не было вовсе.

Так бы картинка и стёрлась из памяти, если бы не та девочка. Она сидела на косогоре, сплошь покрытом ярко-жёлтыми головками мать-и-мачехи. Девчушка крепко держала в руках старую куклу и провожала взглядом спешащий мимо состав. Я даже прильнула к стеклу, стараясь получше разглядеть её. Но где там! Пара секунд – и видение улетучилось. Размытым пятном девочка исчезла вместе с бегущими назад бескрайними полями и облезлым, когда-то голубым домиком, который сиротливо прилепился на краю полустанка. А впрочем, куклу на руках, скорее всего, дорисовало обременённое привычными клише воображение. Может, кукла была, а возможно, и нет. Не это важно, ведь главное – сама девочка и её восхищённый, зачарованный взгляд.

Какими восторженными глазами смотрела она на летящий сказочным змеем зелёный поезд! Он для неё был огромным, прекрасным, таинственным видением, которое, минуя её реальность, стремительно переносилось из одной волшебной страны в другую.

Легко представить, как, ещё только заслышав гудок приближающегося к повороту локомотива, она поудобнее устраивала любимую куклу и замирала в ожидании неведомого чуда. А потом заворожённо, с участившимся пульсом, жадно хватая воздух приоткрытым ртом, смотрела на подгоняемые дробным стуком собственных колёс вагоны. Хотя, скорее всего, никаких чудес она не ждала. Ведь сам этот состав, который возникал каждый раз внезапно, с шумом, дымом, гулом, оглушая пронзительным свистом и рёвом, и был для неё самым великим волшебством на свете, сказочной картинкой, от которой захватывало дух. Стремительно рассекаемый воздух овевал лицо, спутывал непослушные волосы и наполнял особой, всепоглощающей радостью встречи с чем-то долгожданным, втайне желанным, но эфемерным.

А вечером, согласно устоявшемуся ритуалу, медлительная бабушка закроет зарешёченное окошко станционной кассы и неторопливо, вперевалку направится домой. Она заберёт с собой утомлённую за день девочку, баюкающую свою сонную куклу.

Мимолётный эпизод внезапно оживил навсегда, казалось бы, стёршиеся воспоминания о собственном далёком детстве, проведённом в маленьком железнодорожном посёлке.

Вот и для этого ребёнка так проходят первые сознательные годы жизни. Как для меня когда-то. Она так же встречает, наблюдает и провожает закопчённые поезда, которые, не снижая скорости, минуют её крошечную станцию. Она весело и самозабвенно машет, кричит им вслед, и ей кажется, что составы громко, пронзительно и пугающе салютуют ей в ответ.

Что случится дальше в судьбе этой малышки, не знает пока никто. Быть может, она останется жить где-нибудь здесь, в своей деревне или в городке по соседству. И спустя много лет так же, как её страдающая от радикулита бабушка, она будет сидеть всё в той же тесной станционной кассе и мирно дремать, укутав спину пуховым платком, или вязать тёплые шерстяные обновы своим конопатым непоседливым внучатам. Да иногда, разбуженная от полудрёмы, скороговоркой бубня себе под нос что-то малопонятное, станет продавать билеты редким пассажирам.

А возможно, эта платформа останется в её памяти далёким, туманным воспоминанием о детстве, блёклым, расплывчатым пятном. В будущем, проезжая мимо таких же затерянных в глубине огромной страны крошечных полустанков, она с лёгкой грустью подумает о судьбе маленькой растрёпанной девочки, которая, сидя с белокурой куклой в руках на залитом солнцем пригорке, провожала манящие в даль поезда.

Сатисфакция

Микрошин зевал сладко и натужно, лениво прикрывая рот тыльной стороной ладони. Он то и дело поёживался и согревал руки под мышками. Один из ранних поездов Калужско-Рижского радиуса, казалось, такой же невыспавшийся, как и он сам, вяло тащился в сторону Беляева. Худощавому Микрошину было не по себе. По его щуплому телу колкими волнами пробегали мурашки, отчего он непроизвольно передёргивал плечами и потирал кисти. Со стороны было видно, что несчастного человека разбудили в явно неурочный час. Да и сам печальный Микрошин прекрасно ощущал: подняли его не просто рано, а вовсе ни свет ни заря. Ох, не в такое время привык он просыпаться в долгожданные выходные дни!

Мелькали светлые мраморные станции. На фоне полной утренней тишины вдруг звонкий голос диктора объявлял названия остановок, заставляя вздрагивать немногочисленных пассажиров. Микрошин всё ещё пребывал в вязком томном полусне. Но и сквозь прилипчивую дрёму он не переставал думать о странных событиях, что произошли с ним за последние сутки.

Должно быть, раньше, размышлял он, в подобных случаях к парадному подъезду подавали карету… Теперь пришлось прозаически спуститься в метро, как будто он привычным маршрутом отправлялся на службу. Хотя на любимую работу, быть может, уже и не попадёт никогда. Обыденный антураж подземки убивал всю торжественность момента, должную, казалось бы, сопутствовать подобным исключительным обстоятельствам! Впрочем, эта случайная мысль не расстроила Микрошина, а, напротив, вызвала на его тонком интеллигентном лице тень улыбки. «Эпохи и времена меняются, – с едким сарказмом признал он, – но в борьбе с возвышенной романтикой всегда побеждает грубая проза жизни».

Приоткрыв ненадолго глаза цвета осеннего московского неба, Микрошин с брезгливым выражением оглядел скупой метрополитеновский интерьер, изученный до мельчайших деталей за годы поездок на работу. В очередной раз поёжился. Переведя взгляд направо, через застеклённую дверь в соседнем вагоне он увидел приметного выдающимся носом, покачивающегося в такт движению состава своего соперника. Как и накануне, тот был подтянут, свеж, высокомерно заносчив и, естественно, не одинок, а в сопровождении всё того же лысоватого поверенного.

Противник был одет в длинный чёрный плащ и чёрную шляпу. Держался он противоестественно прямо, стоял, не касаясь стен и поручней, не реагируя на резкие торможения и ускорения. Со стороны могло показаться, будто он воображает себя правофланговым в первой шеренге на параде. Собственно, во