Она появилась на Шангри-ла не как обычный турист.

Хрупкая, перепуганная молодая женщина… Боже, неужели это было всего три дня назад? Казалось, с тех пор прошло не меньше года, ибо каждый день из этих трех был длиною в жизнь, и все после того звонка…

— Джина Николь! — Она вздрогнула, услышав голос в трубке, ведь тетушка Касси не звонила ей уже несколько месяцев — с тех пор, как Джина вступила в Храм. — Я хочу встретиться с тобой, лапочка. Сегодня вечером.

Требовательный тон и то, что тетушка назвала ее полным именем, совсем сбивало с толку.

— Сегодня вечером? Вы шутите? Где вы? — Любимая тетка Джины, единственная сестра матери, как правило, старалась держаться подальше от Нью-Йорка, приезжая только на киносъемки да еще — изредка — на всякого рода мероприятия.

— В городе, где же еще! — Судя по доносившемуся из трубки знакомому голосу, Касси Тайрол слегка запыхалась. — Всего час как прилетела. И вычеркни все, что там у тебя запланировано на сегодня. Обеды, занятия, службы в Храме — все. Жду в шесть у Луиджи. И, Джина, лапочка, не вздумай приводить с собой своего дружка. Это — сугубо семейное дело, ясно? Ты, девочка моя, вляпалась в серьезные неприятности.

Джине стало не по себе.

«Боже мой! Она все узнала!»

Вслух она, правда, произнесла совсем другое:

— У Луиджи? В шесть? О’кей, буду. — Только врожденный талант актрисы (чем она хуже тетки, легендарной Джокасту (Касси) Тайрол, — та же наследственность) позволил ей произнести эти нехитрые слова недрогнувшим голосом. «Она все знает, что она скажет, что она сделает, о Боже, что, если она расскажет папе? Ведь она не сделает этого, правда?» Джинина тетка терпеть не могла ее отца — почти так же сильно, как сама Джина.

Трясущейся рукой Джина повесила трубку и только тут сообразила, что Карл, прищурившись, смотрит на нее. За спиной его бесшумно переливалось красками головидео — одно из тех, что доводило до колик, вместо того чтобы выполнять свою задачу: готовить их к Большому Приключению, путешествию во времени в Лондон 1888 года.

— Никки? — Глаза Карла удивленно заморгали за линзами очков. — Что-то случилось? — Он всегда звал ее по второму имени; собственно, именно эта его милая привычка и очаровала ее в свое время. Он осторожно провел рукой по ее лицу, поправляя волосы. — Эй, ты что? У тебя такой вид, словно ты увидела привидение.

Она натужно улыбнулась:

— Хуже. Тетя Касси приехала.

— О господи! — Выразительные глаза Карла просто затопили ее сочувствием — вторая, кстати, причина, по которой Джина переехала к нему. Мало от кого дождешься сочувствия, если твой отец — Джон Пол Кеддрик, сенатор, которого все предпочитают ненавидеть.

Джина кивнула:

— Угу. Что хуже всего, она хочет, чтобы я встретилась с ней в шесть. И к тому же у Луиджи! От удивления Карл выпучил глаза:

— У Луиджи? Ты шутишь! Это хуже, чем просто плохо. Вокруг тебя будут кишмя кишеть папарацци. Кстати, напомни мне возблагодарить Владычицу Небесную за то, что она не одарила меня знаменитой родней.

Джина испепелила его взглядом.

— Помощи от тебя, любимый… И что, скажи на милость, мне надеть к Луиджи? Ты не видел, у меня случайно не завалялся в шкафу прикид этак тысяч за шесть баксов? — Со времени поступления в колледж Джина редко надевала что-то, кроме драных джинсов. — Последний раз, когда мы встречались с тетей Касси, одна блузочка на ней стоила больше годовой платы за нашу с тобой квартиру! И я до сих пор ведь не оправилась от того, что понаписала тогда обо мне пресса! — Она закрыла лицо руками, с ужасом вспоминая, какой увековечили ее на всех до единого телеэкранах и журнальных обложках: ныряющей рыбкой в грязную лужу. — Касси Тайрол и ее племянница-помоечница…

— Угу, так и есть: ты, Джина Николь, самая хорошенькая помоечница в Бруклине. — Джина показала ему язык. Карл, лучезарно улыбаясь, потрепал ее по щеке. — Слушай, уже почти четыре. Если ты собираешься к шести привести себя в надлежащий порядок для Луиджи — под объективы толпы репортеров… — Джина застонала, на что Карл, скотина этакая, только рассмеялся. — Тебе, милая, лучше поспешить. Да, на случай, если ты не знаешь этого сама, — вид у тебя пока, надо сказать, дерьмовый. — Морща нос, Карл осмотрел ее с головы до пят. — Вот что бывает, когда ты шляешься где-то до четырех утра, работаешь над сценарием до шести, а потом забываешь поспать после лекций.

Джина швырнула в него скомканным носком. Он увернулся с легкостью прирожденного танцовщика, и проклятый носок, пролетев сквозь голографическое изображение молодой дамы, одетой надлежащим образом для лондонского театрального сезона (сезона 1888 года!), приземлился в голографическую же чайную чашку. Когда юная голографическая леди как ни в чем не бывало поднесла чашку к губам и с блаженной улыбкой пригубила, Карл, визжа и хрюкая, повадился на пол и принялся тыкать в нее пальцем.

— Ох, Никки, вот это кадр!

Джина хмуро смотрела на катающегося по полу кретина.

— Спасибо, Карл. Ты просто лапочка. Напомни мне, чтобы я потеряла твое приглашение на мой выпускной вечер. Если он вообще наступит. Бог мой, если Симкинс отвергнет наш сценарий, я брошусь в Ист-ривер!

Карл хихикнул, одним легким движением перекатился на колени, вскочил и выключил голопроектор, позаимствованный ими в университетской библиотеке.

— А вот и нет. Ты просто снимешь фильм, получишь одного или двух «Оскаров» и сменишь его на его же посту. Ты только представь себе: храмовник заведует факультетом!

Джина улыбнулась — и, коварно напав на Карла со спины, успела-таки пощекотать его в отместку. Он вывернулся и ухитрился поцеловать ее, что оказалось очень кстати, как отвлекающий маневр: она ведь так и не решилась поведать Карлу самое страшное — то, что ее тетка знала. А вот все ли она знала, оставалось еще выяснить. О том же, что именно тетушка собиралась с этим своим знанием делать, Джине не хотелось даже и думать. Поэтому она долго-долго стояла, обнимая Карла и пытаясь справиться с нарастающей паникой.

— Эй, — ласково шепнул он. — Неужели все так плохо? Она мотнула головой:

— Нет. Хуже.

— Касси ведь любит тебя, не забывай. Джина, отчаянно моргая, чтобы не разреветься, подняла взгляд:

— Да. Потому-то и хуже.

Его губы сложились в невеселую сочувственную улыбку, от которой у Джины защемило сердце.

— Да, конечно. Я понимаю. Послушай, давай сделаем вот что: пока тебя не будет, я приберусь в берлоге — на случай, если она вдруг решится заглянуть после разговора. И еще я потру тебе спинку, расчешу твои волосы, помассирую ноги, подниму настроение, а?