Я – страж высоты. Спасаю тех, кого хочет сбросить вниз нечистая сила злая. Их называют чертями, демонами, бесами… Слова разные, а суть у них одна.

Один из таких нечистиков – колокольный мертвец.

Обычно люди поднимаются на колокольни по ночам, чтобы бить в набат. О бедах возглашают ночные колокола: о внезапных пожарах, о приближении чумы, Коровьей Смерти или еще какой хворости. Однако иной раз просто померещится что-то человеку – он и потащится наверх поглядеть, что это там.

Ну а колокольный-то мертвец, сила злая, его там и ждет-поджидает!

Это дух самоубийцы, тела которого не принимает земля. Нечистый, прислужник дьявола! По ночам он, в белом колпаке, сидит в углу на верхнем ярусе колокольни. Лишь только взберется после полуночи туда человек, нечисть начнет ему свой колпак навязывать: надень да надень!

Наденешь – тут тебя колокольный мертвец вниз и сверзит. Конец тебе!

По большей части те, кто с колокольным мертвецом встретился, колпака не брали, а от страха прыгали с колокольни на землю. Нечисти только того и надобно: не сбросить человека вниз, а столь сильно его напугать, чтобы он сам с высоты кинулся, зная, конечно, что расшибется насмерть. То есть в смерти его колокольный мертвец как бы неповинен: человек сам себя убил. Однако каждый самоубивец совершает страшный грех, и душа его теперь не божья угодница, а дьяволова добыча. По дьяволову наущению грешная душа будет стараться и другую душу погубить. Чтобы в аду больше мучеников собралось!

Но если имя Господа человек выкрикнет, прежде чем роковой шаг совершит, то жив останется! А душа его спасется, если ее кто-нибудь отмолит или если ей изначально была суждена жизнь в ином образе, в ином теле, в иной судьбе – не для погубления, а для спасения несчастных!

Как это было суждено мне.

«Суждено» – вот слово, кое все определяет. Я ведь не по своей воле действую. Судьба моя такая! Кто мне ее предрек? Неведомо. Меня в стражи высоты определили, не спросив, а спорить бесполезно!

Я и не спорю.

О прошлом, о прежней жизни я почти не вспоминаю. Пребывание мое в сущности стража настолько долгое, что я и счет ему потеряла, и разные случаи спасения несчастных людей и их душ перемешались все в моей памяти.

Я стараюсь не думать о том, сколько еще пробуду стражем.

Вечность, наверное.

Ох и страшное это слово!..

* * *

У входа в корпус, где располагалась нейрохирургия областного медицинского центра, Ольга чуть не столкнулась с Владимиром Николаевичем, своим свекром. В последний раз они виделись месяц назад, когда Ольга выписалась из больницы, даже начала работать и набралась, наконец, храбрости прийти проведать Игоря. Но ей не повезло – у мужа в палате сидели его родители. Ольга тогда сразу ушла, даже не подойдя к кровати, на которой лежал Игорь: Валентина Петровна, ее свекровь, при виде снохи упала в обморок, а Владимир Николаевич только резко, глубоко выдохнул и страшно покраснел, увидев Ольгину голову, обритую перед операцией, но уже начавшую слегка покрываться короткими мягкими кудряшками.

– Ну чисто ярочка! – ласково говорила мать Надюшки, Ольгиной лучшей подруги.

Ярочка – это маленькая овечка. У ярочек и в самом деле мягонький, кудрявенький мех. Надюшкина мама, пришедшая навестить Ольгу в больнице, уверяла, что такая прическа (если это можно назвать прической!) ей очень идет.

Ольга так не считала. Эти кудряшки слишком напоминали о детдоме. У нее сохранилось несколько фотографий их группы, и одна относилась к тому времени, когда трехлетняя Оля Васнецова только-только попала в детдом: ее, видимо в гигиенических целях, недавно обрили, и теперь она понемножку обрастала каким-то мелкотравчатым каракулем.

Ольга смутно помнила, что потом ее несколько раз хотели снова побрить: видимо, с гигиеной по-прежнему что-то не ладилось, однако она не давалась, верещала, рыдала и кричала, что хочет отрастить косу, потому что так мама просила. От сироты отстали; коса выросла – холеная, взлелеянная (расти, коса, до пояса, не вырони ни волоса!); однако на сей раз Ольгу постригли и обрили, не спрашивая при этом ее разрешения: она лежала без сознания, с тяжелым сотрясением мозга. Теперь волосы отрастали так медленно, что появления новой косы предстояло ждать до глубокой старости. К тому же, отрастая и переставая виться, бывшие кудри нелепо торчали в разные стороны, так что Ольга всерьез подумывала о том, чтобы снова сделать стрижку «под ярочку». Хотя бы вид аккуратный. Да и ни о каких завивках и укладках думать не надо. Нет худа без добра, что называется!

Судя по скорбному выражению, которое мигом приобрело лицо свекра при встрече с Ольгой, ему эти отросшие волосы тоже не нравились. Впрочем, поводов скорбеть при виде Ольги у Владимира Николаевича было предостаточно – и куда более весомых, чем ее неопрятная прическа!

Итак, свекор и сноха нервно поздоровались и замерли на крыльце нейрохирургии, не говоря ни слова и только исподтишка поглядывая друг на друга. Ольга заметила, что Владимир Николаевич постарел, здорово постарел… Ну да, наверное, постареешь, если единственный сын уже который месяц в коме и неизвестно, выйдет ли из нее когда-нибудь.

– Ты к Игорю? – спросил Владимир Николаевич, как будто появление Ольги в отделении нейрохирургии областного медицинского центра могло иметь еще какие-то объяснения.

Конечно, она на «Скорой» работает, однако в медцентр по «Скорой» больных не доставляют. В Центральную многопрофильную больницу – да, доставляют: именно туда и направили Ольгу Васнецову и ее мужа в тот роковой зимний день. Потом, правда, родители со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями перевезли Игоря в областной медицинский центр – на другой конец города.

Якобы там врачи лучше и условия в отдельных палатах идеальные.

– Да, к Игорю, – кивнула Ольга. – Как он?..

– Долго же ты собиралась, чтобы прийти это узнать! – хмуро проворчал Владимир Николаевич, но тут же его лицо смягчилось и голос смягчился: – Извини, Олечка, извини. Я знаю, что ты звонила в справочную каждый день, спрашивала, как Игорь, но лучше тебе сейчас в палату не ходить. Там Валя, а ты же понимаешь…

Ольга понимала. Валентина Петровна не сомневалась, что именно сноха виновата в случившемся. И в медцентр Игоря перевезли не только из-за врачей и условий! Подальше от Ольги, которая лежала в том же отделении Центральной больницы, его перевезли. Валентина Петровна была уверена: Ольга не успокоится, пока Игоря не прикончит! Ведь именно она, по мнению свекрови, довела мужа до того, что у него «нервы не выдержали, психика надломилась, и он так сорвался».