Например, несколько дней назад, когда Ольга стояла на крыльце своей районной подстанции «Скорой помощи» и ждала выезда, она увидела, как в траве у забора что-то слабо мерцает.

«Неужели светлячок? – изумилась она. – В городе – светлячок?»

Шагнула было туда, чтобы разглядеть получше, но в эту минуту из гаража выехал Егорыч, включил фары – и чудесное мерцание в их свете растворилось. А у Ольги в голове кто-то будто прошептал: «Светящихся червячков-светлячков считают душами кающихся грешников».

С чего бы это? Вроде и не с чего!

А недавно, когда Ольга стояла под тепленьким слабеньким душем (мыть волосы горячей водой ей было пока запрещено, да и чего там мыть-то, господи?!), кто-то словно бы пробормотал: «Горох раскидывают по углам или бросают в печь для душ умерших: говорят, голодные души с плачем ходят по дому, где забыли этот обычай».

Но это еще ничего! А как насчет такого вот мыслительного выверта? «Некоторые люди говорят, что, если кто-то страдает чахоткой, надо ему зарезать корову и лезть по брюху ее до горла – и тогда уйдет болезнь. Правда, неизвестно, пробовал ли кто на себе это средство или нет».

Ну вот к чему это?! Может, права подруга Надюш- ка, которая уверяет, что Ольге пора бросить «Скорую», пока окончательно с ума от этой «психической работы» не сошла? Мало ей, дескать, того, что с ней случилось? Ведь к ней не только физическое, но и душевное здоровье после той истории с прыжком из окна с трудом вернулось!

– Неужели ты не понимаешь, что работа меня отвлекает от того, чем стала теперь моя жизнь? – сухо ответила тогда Ольга, и Надюшка, сочувственно всхлипнув, посоветовала на худой конец вернуться из реанимации в линейную бригаду – там-де поспокойней.

Да как сказать! Там постоянной суеты гораздо больше, чем у реаниматологов, где, как выразился бы Егорыч, сам песец в двери иногда ломится. Но не только потому Ольга туда не вернется, что шило на мыло без толку менять. Просто от этой заразы – привычки во что бы то ни стало спасать людей от смерти – уже не излечиться. Призвание, что ли?..

Да запросто!

Причем странным образом за этих людей, которых ей предстояло выдергивать с того света, Ольга чувствовала особую ответственность. Не то чтобы ей были безразличны те, к кому ее вызвали во время работы в линейной бригаде, однако теперь она готова была реанимировать людей, как это называлось на их циничном сленге, «до трупных пятен» и за жизнь каждого готова была драться не только в фигуральном, но и в буквальном смысле слова.

Особенно за тех, кто падал с высоты…

Вообще, если подумать, создавалось впечатление, будто каждый, кто падал или бросался с верхних этажей или крыш, с мостов или даже башенных кранов, непременно выжидал, когда наступит время дежурств Ольги Васнецовой. Странная закономерность, конечно, однако еще более странным казалось именно то, что почти всех этих людей ей удавалось довезти до больницы живыми. Может быть, именно их благодарные души и помогли ей спастись от смерти, когда она сама бросилась с пятого этажа? Вопрос только, была ли она благодарна за спасение…

Тем временем «Скорая» подъехала к обрыву над Окой. С этой стороны реки все выглядело весьма живописно (парк не зря назвали «Швейцарией»!), а с противоположной открывались исключительно индустриальные пейзажи, на которые даже смотреть не хотелось.

Впрочем, времени на осмотр пейзажей уже не было: около срубленного сухого ствола неподвижно лежал на спине человек с окровавленной головой. Руки его были заломлены назад и схвачены наручниками, поэтому он находился в какой-то странной, выгнутой позе.

В стороне стояла патрульная машина.

Один полицейский, совсем молодой, с явным беспокойством склонялся над лежащим, второй, лет тридцати, отошел от него и встал в стороне, уткнувшись в телефон весьма эффектного и, сразу ясно, дорогостоящего вида.

«Старлей и уавэй», – подумала Ольга.

– Это вы его так приложили? – глядя на окровавленную голову пострадавшего, непочтительно хмыкнул Егорыч, который никогда не оставался в стороне от того, чем занимались врачи: всегда находил повод не помочь, так позубоскалить.

– Что вы такое говорите! – возмутился молодой полицейский. – Он сам себя деревом приложил! Посмотрите, вон ствол в крови.

В самом деле, по сухому, побелевшему, с ободранной корой стволу расплывалось кровавое пятно.

Ольга шагнула вперед, наклонилась над лежащим мужчиной. Глаза его были крепко зажмурены, скуластое лицо залито кровью, черные крутые брови сведены в переносице, губы искажены гримасой, но он был жив, жив… пока. С Ольгой часто случалось, что она, еще даже не начиная нащупывать пульс или улавливать дыхание пациента, чувствовала: этого человека на земле больше нет и вернуть его невозможно. Тело осталось, но это всего лишь пустая оболочка. Конечно, речь не идет о трупе, пролежавшем столь долгое время, что отсутствие жизни в теле видно даже неспециалисту. Однако насчет успеха или неудачи реанимации Ольга не ошибалась почти никогда.

Сейчас она чувствовала: человек жив, но положение очень тяжелое. Тут не сотрясение – тут отек мозга, а еще плохо то, что пострадавший лежит раной вниз на грязной земле – недавно прошли дожди, и парковые тропки изрядно развезло.

– Егорыч, давай носилки, – сказала Ольга. – Гриша, надо ему голову перевязать.

Повернулась к молодому полицейскому:

– Вы что, не видите, у человека открытая рана на голове, а он у вас в грязи лежит. Давайте-ка тихонечко приподнимем его, ну и наручники снимите, только осторожней.

– Да я хотел снять, – едва слышно шепнул парень. – А товарищ старший лейтенант рассердился. Пусть, говорит, валяется эта падаль. И еще…

Он испуганно умолк, но Ольга проследила направление его взгляда и увидела, что бока связанного человека покрыты грязными рубчатыми пятнами.

Да ведь это отпечатки тяжелых ботинок! Старлей пинал пострадавшего, что ли?!

Нет, не может быть такого!

– Неужели это вы постарались? – недоверчиво повернулась к старлею Ольга.

– Знаете, сколько он уже накуролесил? – хмуро бросил он, по-прежнему глядя то на телефон, то за реку, словно выбирая кадр удачней. – Не меньше десятка деревьев срубил по разным паркам! Вот и получил по заслугам.

Ольга пожала плечами, осторожно ощупывая шею мужчины, чтобы понять, есть ли повреждения позвонков.

– Насколько я поняла, он рубил сухостой. Помогал, можно сказать, коммунальным службам.

– Не только рубил, но и поджигал! – рявкнул полицейский. – В парки приходилось даже пожарных вызывать!

Вдруг бледные губы раненого слегка шевельнулись и он едва слышно прошептал:

– Сухая лиственница жизнь из людей высасывает, ее надо непременно срубить и сжечь, не то многие погибнут!

– Ух ты! – хором выдохнули Никонов и молоденький полицейский.