— Ну вот пусть он и решает, - разрешила я благостно, близость постельки меня занимала гораздо больше.

– У него своя ниточка, - гадалка покачала головой, - только если под тобою бездна ледяная, под ним огненная. Соперница твоя подле него сейчас, одной с ним масти. Ты-то явно бубна. Ох-хо-хо, что ж у вас там за котовасия. Вверх тормашками черва легла. Пиковый еще есть, видишь, с венцом на голове, стало быть патриций, и валеты с ним – прислужники, смотри, от этого, бубнового меч в бок торчит, значит опасность.

– Мне? - я уже порядком запуталась в персонажах.

— Не тебе, патрицию,тебе наоборот нежную страсть.

– От патриция?

– От валета.

Она еще говорила о каких-то зверях-помощниках, о смерти, которая при огненном коте, о любви, о родственниках, о служебных неприятностях, о сломанном каблуке, о разбитом сердце и ополовиненном кубке.

А я корила себя за то, что вообразила себя яматайcким самураем, и не засунула поганую трость поганому Волкову в самое неприличное место, нога болела просто до слез.

У Эльдара Давидовича на вечер были планы для него обычные – свидание с дамой, но он его отложил, дождался на перроне, пока поезд на Крыжовень тронетcя, одновременно любуясь тем, как страдает Крестовский. Семену вовсе не хотелось сейчас разделять скорбь подруги детства, он поминутно оглядывался на задернутое шторкой окно гелиного вагона. Молодец Попович, кремень-девка, не стала сантиментов разводить, четко границы обозначила. Вот здесь, шеф – наши личные отношения, а тут – служебная надобность. Γоловина все рыдала, вагонные проводники загрохотали дверьми и ступенями, последние припозднившиеся пассажиры едва успевали вскочить на подножки. Семен Аристархович проводил поезд долгим взглядом, Мамаев же, решив что миссия его окончена, поспешил уйти.

– Эльдар Давидович, - позвал Крестовский, - обождите меня, вместе в приказ вернемся.

Сыскарь ругнулся про себя, но покорно остановился. Семен поклонился Γоловиной, вручил букет противных будто восковых цветов:

– Явлюсь к вам с визитом, Ева Георгиевна, при ближайшей возможности, чтоб сызнова принести соболезнования вашей утрате.

– Ах, Сеня, - вздохнула вдовица, - ты как лучик солнца в беспросветной тьме, что окружает меня нынче.

Брют предложил ей руку колечком и графиня удалилась, сопровождаемая, кроме свиты канцлера, четверкой своих горничных.

– Присутственное время кончилось, - предупредил Эльдар начальство. - Поэтому давай ты меня на ходу обругаешь, чтоб я на встречу с дамой не опоздал вовсе уж неприлично.

– Обойдешься, – хмыкнул Семен, – и страдать будешь вместе со всеми. Дама у него, фу ты ну ты. Я нынче соломенный вдовец,ты, верный друг, мою беспросветную тьму будешь развеивать как солнечный зайчик.

– Как лучик, - тоненько пропищал Эльдар и добавил совсем уж глумливо. - Сеня-а!

Крестовский рассмеялся и хлопнул его по плечу:

– Ваньку сейчас, другого нашего соломенного вдовца,из приказа заберем, он в последнее время чуть не до ночи в кабинете засиживается, да отправимся кутить.

Мамаев подумал, что дам в Мокошь-граде ещё много.

Зорин сидел за своим столом и встретил друзей рассеянным взглядом.

– Колдовал? - Семен сдернул с вешалки иванову шинель. - И, судя по всему, преизрядно. Собирайся.

Иван Иванович противиться не стал, движения его были преувеличенно осторожны:

– Да Гелюшке давно амулет один обещал исполнить, он как раз ей в Крыжовене пригодится.

– Амулет? - Крестовский покачал сокрушенно головой. - Сначала в побрякушку силы лил, а после по ветру Попович отправил? Ванька,ты в обморок сейчас брякнешься.

— На воздухе полегчает.

На воздух Ивана Ивановича выводили под руки, он запрокинул к небу бледное лицо и поймал губами снежинку:

– В баньку бы сейчас, да чтоб веником березовым отхлестали.

Крестовский друга поддержал:

– Либо можжевеловым.

– Могу предложить розги, – хмыкнул Мамаев, – немедленно и даже мокрые.

Εго обозвали басурманином, поспорили, где именно пар жарче да банщики рукастее, пришли к выводу, что мокошьградские бани – одно расстройство, посему души не успокоят, и решительно отправились в ближайшую ресторацию.

Эльдар по дороге отлучился ненадолго, чтоб дама попусту его не ждала , и, когда присоединился к друзьям за накрытым столом в «Жарю-парю»,те уже изрядно захмелели.

– …даже не попрощался, - говорил Ивану Крестовский, - болонку Брюта отыгрывал.

– О Γеле разговор? – присел Мамаев, кивая разносчику, чтоб принес ему квасу. - Она, кажется, затруднения твои поняла.

– Лучше б не понимала, - криво улыбнулся Семен, - лучше б сцену ревности устроила, Γоловиной в волосы вцепилась,или мне.

– Африканских страстей возжелалось?

– А если бы и так? – горячился Крестовский. - Если мне надоело таиться? Как дети малые, право слово, любое словечко с оглядкой, что люди подумают. Надоело. Канцлер ещё этот яд в уши льет. Ах, Семушка, послушай старика, не мальчик ты уже, о семье пора задуматься…

– Партию какую тебе присмотрел? - Если бы собеседники Мамаева были чуть более в форме, тон этого вопроса заставил бы их насторожиться. – Родственницу свою дальнюю?

Ответить Крестовский не успел, Иван вдруг хлопнул себя по лбу:

– Вспомнил, на что аркан твоего Блохина покойного похож.

– На что же?

– Посмотреть еще надобно… Эх, жаль, письмо в приказе осталось. Вернуться? Не к спеху , если я прав, Гелюшке это все одно не пригодится.

– Что за амулет ты ей изготовил? – Выслушав ответ, Семен изобразил аплодисменты. – Браво! Попович этим преимуществом воспользоваться не преминет.

– Думаешь, сдюжит?

– Уверен. Давай теперь про рунные плетения рассказывай.

Беседа со страданий сердечных свернула в служебное русло,и задуманной душевной попойки не получилось, Эльдар не раз пожалел о несостоявшемся свидании с очень дальней родственницей Юлия Францевича.

За ночь щиколотка распухла и в ботильон помещаться не желала. Перфектно! И что теперь делать прикажете? Часики тикают, а работа на месте стоит? По уму мне с такой неприятностью дней пять в постели с задранной ногой лежать надобно.