Галина Чередий

Оттепель на закате

Глава 1

– Ребятки, простите, но вы же знаете, что вам внутрь нельзя, – чувствуя себя виноватой, я посмотрела в темно-карие глаза моих лаек и вздохнула. – Незачем искушать судьбу. Сюда приходят всякие типы, включая и тех ублюдков, что не брезгуют мясом и мехом собак.

И это было чистой правдой. В торговый схрон старого Танхорда имели вход все без исключения, в том числе и типы, по моему мнению, недостойные права пребывать среди нормальных людей. Впрочем, понятия нормальности приобрели столько разных вариантов от прежде общепринятых, если верить книгам, так бережно сохраненным моим отцом, и его же многочисленным рассказам. Но сейчас это не было столь уж значимо, а вот одинаковые для всех правила владельца этой системы тоннелей – да. Под защитой только люди и их товары, но никак не любые живые твари, неважно, какие функции они исполняли, за исключением того, когда эти самые твари исполняли опять же роль товара. Поэтому моих собак, продавать которых я совсем не планировала, здесь могли украсть, застрелить и даже съесть на моих глазах, и ничего поделать я не смогла бы. Напасть на другого человека здесь – это значит не только навсегда лишиться доступа к Ярмаркам. Слух об открытой агрессии к себе подобному мгновенно разлетится отсюда, и тогда мое жилище станут стороной на всякий случай обходить и охотники, и путники, а без этого мне уж точно не выжить. Хотя, не этого мне стоит опасаться в первую очередь. Если новость дойдет до Карателей, то волноватся о выживании и пропитании мне больше не придется. Никогда.

Я оглянулась вокруг, убеждаясь, что никого не видно. Плохо все-таки, что снег выпал в этом году так рано. Теперь даже совершенно бездарному охотнику и следопыту не составит труда рассмотреть следы собак, и это не могло не внушать мне беспокойства. Ясное дело, что большинство посетителей Ярмарки здесь совсем не за тем, чтобы выслеживать и убивать случайно подвернувшихся домашних зверей, но мало ли…

– Мои помощнички золотые, самые лучшие собачки в мире, – ласково забормотала я, отстегивая шлейки четырех собак от здоровенных санок с моим товаром. – Погуляйте тут, поохотьтесь. Обещаю, я недолго!

Аэль и Рох тут же сорвались с места и, азартно повизгивая, огромными прыжками умчались в густой лес, окружающий вход в тоннель. Но вот Воли и Гилли так и топтались передо мной, склоняя свои массивные головы то на одну, то на другую сторону, и тихо скулили, заискивающе заглядывая в глаза. Их пушистые хвосты находились в непрестанном движении, и весь язык тела говорил о нервозности и нежелании расставаться.

– Ничего со мной тут не случится, – заверила их я, и Воли, тряхнув мохнатой башкой, оглушительно чихнул, выражая всю степень недоверия к моим словам. – Ну в самом деле, мы сюда с вами уже раз сто приходили, и все было в порядке.

Вожак моей упряжки отвернулся и плюхнул свой меховой зад на землю, нацепляя на хитрую морду маску вселенской скорби, тяжко демонстративно вздыхая. Всегда он так! Извечный позер и манипулятор! Да только меня этими его кобелиными штучками не проймешь.

– Пойдите и присмотрите за молодежью лучше, вместо того чтобы пасти меня, – обратилась я к всегда более практичной Гилли, игнорируя косые взгляды ее бой-френда или скорее уж супруга. – Держите их подальше от дороги и ведите себя по-тихому! Когда выйду, я сумею вас дозваться, не переживайте!

Гилли вяло огрызнулась, но, однако же, послушалась и устремилась в лес за своими подростками, а вслед за ней и Воли, помявшись и последний раз глянув на меня укоризненно, помчался в заснеженную чащу.

– Вот и замечательно, – пробормотала я, закинула себе на плечи собачьи лямки и потянула санки вперед.

Сейчас-то не так и тяжело, а вот на обратном пути, при удачном исходе торга, упряжка будет в разы увесистей. Но это не тот факт, что был бы способен меня расстроить. Чем больше выменяю, тем удачнее переживем зиму. Не напрасно же я несколько месяцев головы не поднимала в отцовской мастерской. Правда, думать о том, что израсходовала весь остававшийся запас нужных компонентов, сейчас не хотела. Придет весна, и начну размышлять, как достать еще. Верить в то, что вулканические шахты захвачены каннибалами, как болтали прохожие охотники, я не хотела. Много лет они стояли пустыми, никому не нужными, и желающих ходить туда, кроме нас с отцом, не наблюдалось, так с чего вдруг этим мерзостям там селиться? Там же и в округе живности почти нет, так чем там питаться целой колонии этих тварей? Мало ли страшилок придумывают, только затем, чтобы чесать языки долгими зимними вечерами, сидя у огня.

Пыхтя, потея и кривясь от противного скрежета, что производили полозья по деревянному настилу, которым местный хозяин покрыл никому больше не нужные рельсы и шпалы, я наконец втащила груженые санки в первый зал схрона, и тут же была замечена. Отец рассказывал, что прежде по этим самым жутко ржавым рельсам ездили громадные железные машины – поезда, способные тащить за собой десятки тележек, называемых вагонами. И в каждый из этих вагонов входило столько, скажем, зерна, что большому скиту в десяток семей можно три зимы вволю хлеба есть, да кашу варить, да еще и на мену что-то останется.

– Элли, детка, давно же тебя не было, я уже и переживать стал! – Старикан Танхорд не поленился вылезти из-за своей стойки и поприветствовать меня медвежьими объятиями, от которых я удовлетворенно охнула.

Не то чтобы я сильно тянулась к компании себе подобных, но этот кряжистый и острый на язык старик был одним из многих, по кому и правда скучала. Может, он и всех подряд готов приветствовать как давних друзей, потому как радушие и ощущение безопасности для каждого здесь – это и есть его хлеб, но мне нравилось думать, что ко мне он и в самом деле относится хорошо от чистого сердца, а не по необходимости.

– Думал, может, уже завалила в свою постель одного из звездных опричников и больше не нуждаешься в том, чтобы переживать о пропитании и выживании. – Вот же язык без костей у этого старикана!

– Да кому я из них сдалась, – в тон ему ответила я, вдыхая запах пряного дыма, чуть прогорклого жира и пряностей от волчьей шкуры, в которую он вечно был укутан несмотря на время года. – Они наверняка ищут себе девчонок помоложе и не с таким скверным характером, как у меня!

На самом деле это всего лишь глупый треп, основанный на идиотских слухах, что якобы кто-то где-то слышал прямо-таки своими ушами, как некто, заслуживающий доверия, говорил, что лично знает девушек, которых Каратели одаривали своим вниманием определенного свойства. Одаривали. Слово идиотское. А по мне так и само это допущение тоже идиотское. Я вот не знаю ни единого человека, что мог бы похвастаться тем, что видел одного из них хотя бы без шлема. Или они «одаривали» тех мифических девушек, не снимая даже его?

– Помоложе, говоришь? Элли-Элли, ты всегда была немного глуповатой и отказывалась понимать, как же действуешь на мужчин вокруг! – меж тем похлопал Танхорд меня по плечу, отстраняясь. – Эх, вернуть бы мне сейчас лет так тридцать, я бы тебе показал, что такое мужик, точно знающий, какая женщина перед ним, и что с ней нужно делать.

– И тут же лишился бы своих седых мохнатых шаров, умник, – прокомментировала, как всегда, Андре, женщина Танхорда, невозмутимо выпускающая струи дыма к терявшемуся в темноте потолку схрона.

Я снова вдохнула глубже дикую смесь местных ароматов и открыто улыбнулась от теплого чувства, разлившегося внутри. Кое-что никогда не меняется. Андре и Тархорд вместе уже совершенно невообразимое количество времени, уж точно больше, чем я живу, и каждый год, еще с тех пор, когда я приходила сюда с отцом, повторяется одно и то же. С самого первого раза Танхорд начал отпускать шуточки о цвете моих глаз и волос, и о том, как однажды я начну вертеть мужчинами как вздумается, и с тех пор не унимался. Годы спустя мой Джон поначалу жутко на это напрягался. А потом привык и только удовлетворенно посмеивался и шептал, потираясь лицом о мой затылок, что чертов старик прав, вот только другим дано лишь смотреть на то, чем всегда суждено владеть ему одному. Только его «всегда» оказалось таким недолгим… От этой мысли уже какое-то время не начинали слезиться глаза, и не перехватывало в груди как от удара по ребрам наотмашь. Острая, как жесточайший ожог,