Грегу с пожеланием наслаждаться

целиком и полностью заслуженным

успехом.

Средиземное море, побережье Сардинии 1802 год

Хамил эль-Мокрани, бей Орана, стоял рядом с капитаном на носу своей шебеки[1], широко расставив ноги, чтобы сохранить равновесие на беснующемся ветру, ерошившем его длинные черные волосы. Бросив взгляд на нависшие едва ли не над самой головой черные грозовые тучи, он скрестил руки на груди. Беспечная улыбка кривила губы.

— Судно выдержит, ваша милость, — заметил Эбен, крепко сжимавший штурвал мозолистыми руками.

— Пытаешься убедить меня или себя, Эбен? — бросил Хамил, не отводя глаз от горизонта. — Придется постараться. Шторм захватил нас слишком близко от Сардинии. Здешние воды могут оказаться предательскими.

Шебека на миг поднялась на гребне волны и тут же ухнула вниз с большой высоты. Эбена отбросило к левому борту. Хамил успел схватиться за штурвал и выровнять курс. Его оглушительный смех пронесся по палубе, привлекая взгляды матросов. Эбен с мрачной физиономией снова перехватил штурвал. Темное облачное воинство надвигалось на них с неправдоподобной быстротой, изливаясь дождевыми потоками. Капитан отрывисто отдавал приказы, стараясь перекричать вой ветра. Хамил в это время устремился к бизань-мачте и стал помогать матросам свертывать тяжелые промокшие паруса. Шебека снова подскочила и резко скакнула влево, так что обшивка корпуса натужно заскрипела. Эбен понимал, что необходимо как можно скорее облегчить корабль, выбросив в море ценный груз, захваченный три дня назад на итальянском торговом судне. Скрепя сердце он отдал приказ, и люди поспешили в трюмы.

Темные глаза Хамила раздраженно прищурились при виде матросов, кидающих за борт бочонки драгоценного вина и тяжелые рулоны бархата. Жаль, что Лелла не увидит богатых тканей. Он уже представлял удовольствие, с которым она гладит нежный ворс, улыбаясь при этом мужу.

Его взгляд упал на кучку матросов с итальянского судна «Реале». Сгрудившись на корме, они тряслись от страха. Жалкие глупцы! Неужели боятся, что их прикончат? Пусть Хамил пират, но не убийца!

Хамил тряхнул головой, словно огромная овчарка; прозрачные брызги разлетелись во все стороны. Откинув с лица мокрые волосы, он направился к поручню, чтобы помочь молодому матросу перекинуть за борт большой бочонок с вином.

— Повелитель…

Обернувшись, Хамил увидел Рамида, своего раба-мавра, который по обыкновению держался в тени. Вот и сейчас он сгорбился и низко наклонил голову. Хамил знал, что Рамид ненавидит море и жестоко страдает от морской болезни при малейшей качке. Лицо его побледнело и осунулось, в широко раскрытых глазах стоял ужас.

— Что тебе, Рамид? Клянусь Аллахом, человече, лучше бы ты отсиживался в кубрике. Стоит взглянуть на тебя, и каждый посчитает, что мы уже готовы идти на корм рыбам!

— Пожалуйста, повелитель, соблаговолите пойти со мной. Срочное дело.

Хамил нахмурился, удивляясь, откуда у Рамида взялось мужество подняться за ним на палубу, но все же решил выполнить просьбу раба. Губы Рамида непрестанно шевелились, будто в безмолвной молитве, все время, пока он осторожно ступал по скользким доскам. Хамил нетерпеливо морщился, однако следовал за ним. Наконец раб остановился и перегнулся через поручень, пристально вглядываясь в бурлящую воду. Хамил, пожав плечами, подумал, что раба, должно быть, снова рвет.

— Что случилось? — прокричал он Рамиду, перекрывая очередной раскат грома. Рамид показал куда-то вниз и быстро отпрянул. Охваченный любопытством, Хамил занял его место у поручня, и в этот момент услышал тонкий жалобный вопль раба:

— Прости, повелитель, но твоя гибель даст мне свободу и богатство.

Хамил быстро обернулся, и нацеленный в спину кинжал глубоко вонзился в плечо. Он размахнулся, пытаясь ударить нападавшего, но клинок снова поразил его, на этот раз в бок. Хамил разъяренно зарычал, и пошатнулся.

— Грязная свинья! — крикнул он Рамиду. Тот съежился и словно усох, но второй негодяй, огромный нубиец, легко отодвинул мавра в сторону.

— Пошевеливайся! — заорал он, и оба набросились на Хамила, подняли и, несмотря на то что он отчаянно сопротивлялся, забыв о боли, быстро перевалили через борт. Бей снова бешено рванулся, стиснул толстую шею нубийца, увлекая врага за собой, и они исчезли в пенной пучине беснующегося моря.

Клер-Касл, Англия 1803 год

Арабелла сбежала по широкой дубовой лестнице в вихре бархатных юбок амазонки, обвившихся вокруг ног, но тут же остановилась как вкопанная при виде входящего в холл брата. Молодой человек переступил порог, небрежно ударяя по бедру хлыстом в такт неспешным шагам. На языке у девушки так и вертелись готовые сорваться упреки за опоздание, но в эту минуту Адам замер, разглядывая богатую средневековую обстановку, и Арабелла не осмелилась нарушить настроение брата. Она сама не раз благоговейно рассматривала величественное помещение с высокими деревянными, потемневшими от времени потолками, похожим на пещеру очагом, в котором можно было бы зажарить целиком дикого кабана, доспехами и оружием XV века и старинными фламандскими гобеленами. На каменных стенах сверкали серебряные кольца, в которые когда-то вставлялись факелы.

Адам остановился перед портретом давно почившего первого графа Клер, жившего в XVII веке, в царствование Вильгельма и Марии[2].

Девушка улыбнулась при мысли о Роджере Натане Уэллзе. Получив во владение богатые земли, этот граф был так восхищен руинами норманнского замка на невысоком зеленом холме, что велел восстановить древний холл во всем былом великолепии. Потом, вдохновленный сомнительными легендами о короле Артуре, воплотил свои фантазии в огромном сооружении с четырьмя башнями из серого камня, добытого на каменоломнях в Чичестере. Для своего времени здание получилось несколько необычным, но тем не менее стало домом для всех последующих поколений графов Клер, готовых защищать его ценой собственной жизни. К счастью, справедливость этих клятв никогда не подвергалась испытаниям, поскольку время гражданских войн миновало.

Адам Чарлз Парезе Уэллз, виконт Сент-Айвз, действительно в этот момент размышлял о красоте дома. После двух суматошных месяцев, проведенных в Амстердаме, где приходилось, иметь дело с твердолобыми голландскими торговцами, у него было лишь одно желание — отдохнуть и изредка для развлечения объезжать окружавшие дом холмы на свирепом жеребце Бруте. Но обстоятельства вынуждали немедленно отправляться в Геную, на виллу Парезе, принадлежавшую отцу. Перед глазами вставали картины прекрасной Италии, где Адам мгновенно превращался в итальянца, избавляясь от оков чопорного английского воспитания так же легко, как от теплой одежды.