— Поль, почему Никитин? Посмотри на меня! Я лучше, честно, — Женька улыбнулся так обаятельно, что Полечка не удержалась и улыбнулась в ответ.

— Ты мне мешаешь. Уйди, пожалуйста, Женечка, — девушка держала в руках несколько гербер и собиралась составлять букет.

— Ты все время меня выгоняешь. За что? Поль, я милый, — парень сунулся через прилавок и чмокнул Полину в губы, та не ответила, но и не стала отчитывать его.

Женя Прозоров, высокий, красивый, синеглазый блондин был обаятелен настолько, что сопротивляться ему не было никакой возможности. Поля не испытывала к нему никаких особенно романтических чувств, но попадала время от времени под действие его невероятного обаяния. Как и любой другой девушке, ей льстило внимание красивого молодого человека, а потому Полечка не могла заставить себя не улыбаться ему, не говорить с ним и уж тем более, не могла сказать ему твердое «нет».

— Тебе не нужно на работу? Нет? Вот сам не работаешь и другим не даешь. Женя, уходи! — Поля, выговаривая ему, смеялась.

— Я не уйду, пока не согласишься пойти со мной. Поль, звони Никитину и отказывайся от кино. В такую погоду сидеть в душном зале — глупо. Едем в Сити, на набережную, а?

— Женечка, я не могу. Уже дала согласие Саше, — иногда в речи Полечки проскальзывал легчайший дефект. Он не был явлением постоянным, однако такое случалось. Впрочем, это нравилось всем, кто знал Полю, без всяких исключений.

Вот и сейчас в слове «дала» она непроизвольно заменила «л» на мягкое «w», почти незаметно, но все же, проскользнуло! Получилось приятное и очень нежное — «даwа согwасие». Женя знал эту ее особенность, и ему это очень нравилось, да и сама Полечка нравилась.

Она не могла не нравиться… Спроси кто-нибудь Женьку, с чего это он настолько очарован Полей, он бы задумался, но начав говорить, остановиться был бы уже не в силах. Первое, что шло на ум при виде Полины — «бомбическая» фигурка. Что бы это значило? Да вот что — Поленька была вся такая кругленькая, гладенькая, нежненькая. Нет. Ни жира, ни «бочков» ни младенческих складочек на ручках, просто все в ней было плавным. Личико очаровательное, шейка миленькая, плечики исключительно женственные, округлые. Грудь высокая и полная, тонюсенькая талия и круглая попка. А ножки с аккуратными коленочками и узенькими лодыжечками. И вся девушка такая …такая…одним словом, никакая не Полина, а истинно, Полечка. А вот глаза, интересного зеленоватого тона, разрез имели кошачий, настолько сексуальный, что оторваться от ее взгляда можно было только усилием воли. Прямой, изящный носик, губы нереального, четкого рисунка, белые зубки и улыбка такая, что окатывало жаром. И ведь улыбалась она так не нарочно, не специально, бесцельно. Только она умела так.

А еще волосы, красивого пепельно-русого цвета, которые кудрявились у нежной шеи и тем пленяли. Когда Полечка собирала волосы в высокую прическу, Женька постоянно испытывал желание подуть на кудряшки (и на шею!), собственно, он и делал так, и его радовало, умиляло и очень возбуждало то, что при этом Полечка забавно сжималась, хихикала и выговаривала ему, меняя «л» на мягкое «w».

— Прекрати. Щекотно же. Ты что, как маленький? — от этого ее «маwенький» Женька впадал в проказливое состояние, при котором черт, сидящий в нем, понукал и заставлял дуть еще и еще.

Что еще он мог о ней рассказать? Да много чего. Полечка говорила мало, всегда смеялась его шуткам, исключительно готовила и самое поразительное то, что вокруг нее всегда и везде создавался некий уют. Женька не то, чтобы склонен был к уютному и мило-домашнему, но какой-то частью своей мужской сущности чувствовал, что стань Полечка его женой, он бы бежал домой после работы и был уверен в том, что дом его будет светел, чист, полон вкусной еды и ухоженных детей.

Нет, не то вы подумали. Женька Прозоров жениться пока не собирался, он просто чувствовал в Полечке вот такое, женское. А еще он наверняка знал, не спрашивайте как и откуда, что Поля девушка чувственная и очень хотел убедиться в этом лично, желательно поскорее, а еще лучше прямо сейчас!

Женька уже открыл рот, чтобы продолжить атаку на Полечку, уговорить ее отказать Сашке Никитину в свидании и увезти с собой, но колокольчик у входной двери цветочной лавки звякнул и пришлось промолчать. Полечка улыбнулась посетителю и занялась им. Пожилой мужчина пришел за букетом для коллеги, Поля предложила композицию из мелких роз и покупатель согласился моментально. Пожалуй, на него тоже повеяло ее округлостью, кошачьей сексуальностью глаз и загадочной улыбкой. За ним явился офисный щеголь, а потом еще два покупателя. Так Женька понял, что сегодня атаковать Полечку он уже не сможет.

— Поль, я пошел. Но, имей в виду, я заеду за тобой к концу рабочего дня. Поэтому, лучше сейчас дай отбой Сашке, иначе быть мордобою, — Поля покачала головой укоризненно, но и не сказала «нет», а даже улыбнулась на прощание очаровательному блондину.

Женька вышел в майское утро и направился к своей московской квартире, благо недалеко идти, чтобы накинуть на себя привычный костюм и ехать на работу. Он мог позволить себе явиться в офис к полудню и это потому, что он сам был владельцем своего собственного бизнеса. Женя не афишировал свое благосостояние, поскольку были неприятные случаи, связанные с дамским полом. Он не прикидывался нищим, но и никому не говорил, что сам небеден и семья его более чем обеспечена.

По дороге он думал об очаровательной цветочнице и вспоминал ее форменное платье, которое облегало тесно ее красивую грудь, тонкую талию и тугие бедра, подчеркивая весьма откровенно те самые «песочные часы», что так приятны мужскому глазу. Да, Женька по молодости лет, думал только о греховном и знал о Полечке то, что знали и видели все, а ведь помимо завлекательной внешности, у двадцатидвухлетней девушки уже была своя история и не очень-то веселая…

Полина Мельцаж родилась от брака русской и поляка. Ее матушка, Татьяна Баринова, долгое время работала в Варшаве гидом, там же познакомилась с Веславом Мельцажем, молодым и симпатичным варшавянином. Вышла замуж, родила ему дочь, но семейная жизнь не удалась и вскоре родители малышки Полины, в Варшаве ее звали — Паулина — развелись и очень быстро составили другие пары, создали семьи. Мама Полечки дорожила новым мужем и браком, а потому, чтобы не смущать своего Дариуша, отправила пятилетнюю дочь к своей тётке в Москву с непременным в этих случаях обещанием «забрать сразу, как только все наладится». Надо ли говорить, что «налаживалось» уже семнадцать лет? Вероятно, не надо.

Тётушка Полечку приняла с такой огромной радостью, что малышке не пришлось долго грустить о matuszka*, ведь все ее внимание заняла «бабушка» Вера (так думала сама тётушка-бабушка). Девочка полюбила бабушку, а бабушка девочку! И сошлись они и совпали и жили так хорошо и дружно, что баба Вера иной раз ходила в церковь и ставила свечку за радость свою Полечку, и за подарок, который Бог дал ей в виде такой замечательной внучки. Одинокая, бездетная пожилая дама, овдовевшая уже лет как десять, избавилась от одиночества и избавила внучку от него же.