– Кровь! Никакого сомнения! – воскликнул он, внимательно разглядывая в лупу красное пятнышко, потом перебросил трубку из одного угла рта в другой и вздохнул.

Разумеется, это кровь. Что же ещё может появиться, когда порежешь палец? Красное пятнышко могло стать неопровержимым доказательством того, что сэр Генри, решив избавиться от своей жены, совершил одно из самых страшных преступлений, с которым когда-либо приходилось сталкиваться сыщику. Но, к сожалению, это совсем не так. Просто сыщик нечаянно порезался, когда чинил карандаш, – такова горькая правда.

Так что сэр Генри тут совершенно ни при чём. Тем более что этого противного сэра Генри не существует в природе. Эх, до чего же обидно! Есть же счастливчики – рождаются в лондонских трущобах или в гангстерских кварталах Чикаго, где стрельба и убийства в порядке вещей. А он… Ка́лле неохотно оторвал взгляд от пятнышка и посмотрел в окно.

Улица, именуемая Большой, спокойно и безмятежно дремала на летнем солнце. Цвели каштаны. Не было видно ни одного живого существа, кроме булочникова кота, который сидел на краю тротуара и облизывал лапки. Даже намётанный глаз самого искусного сыщика не мог бы обнаружить ничего, что указывало бы на какое-нибудь преступление. Гиблое дело быть сыщиком в этом городишке! Когда он, Калле, вырастет, то при первой же возможности отправится в лондонские трущобы. А может быть, всё-таки предпочесть Чикаго? Отец хочет, чтобы Калле начал помогать в лавке. В лавке! Он? Ну нет! Ведь им тогда будет не житьё, а малина, всем этим бандитам и убийцам Лондона и Чикаго. Они же совсем распоясаются без присмотра! А Калле в это время будет стоять в лавке, сворачивать кульки и отвешивать мыло и дрожжи… Нет уж, он не собирается стать каким-то торгашом. Или сыщик или никто! Пусть отец выбирает. Шерлок Холмс, Асбьёрн Краг, лорд Питер Уимси, Эркюль Пуаро[1], Калле Блюмквист! Он щёлкнул языком. И он, Калле Блюмквист, намерен превзойти их всех!

– Кровь, никакого сомнения, – пробормотал он с довольным видом.

На лестнице раздался грохот. Секунду спустя дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся, разгорячённый Андерс. Калле критически оглядел его и сделал кое-какие наблюдения.

– Ты бежал, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

– Ясно, бежал. А ты думал, меня на носилках принесут, что ли? – раздражённо ответил Андерс.

Калле незаметно спрятал трубку. Не то чтобы он боялся, что Андерс застанет его курящим украдкой. Просто в трубке не было табака. Но вообще трубка сыщику необходима, когда он размышляет. Даже если в данный момент табак кончился.

– Может, пойдём погуляем? – спросил Андерс и плюхнулся на кровать Калле.

Калле кивнул. Разумеется, он пойдёт! Что бы там ни было, а он обязан хоть один раз обойти улицы – вдруг там появилось что-нибудь подозрительное? Конечно, существуют полицейские. Но он прочёл уже достаточно книг, чтобы знать, чего эти полицейские сто́ят. Они не распознают убийцу, даже столкнувшись с ним нос к носу. Калле положил увеличительное стекло в ящик письменного стола, и они с Андерсом понеслись вниз по лестнице, сотрясая дом до самого основания.

– Калле, не забудь вечером полить клубнику!

Это мама выглянула из кухни. Калле успокаивающе помахал рукой. Да польёт он клубнику! Только попозже. Когда убедится, что по городу не шныряют тёмные личности с преступными намерениями. К сожалению, маловероятно, чтобы такие типы появились, но лучше быть начеку! А то получится как в фильме «Дело Бакстона». Уж, казалось бы, куда тише и безмятежнее городок, и вдруг – бац! – выстрел среди ночи, а потом – раз! – одно за другим четыре убийства. Негодяи на то и рассчитывают, что никому не придёт в голову заподозрить что-либо в таком маленьком городке в такой чудесный летний день. Да только они не знают Калле Блюмквиста!

В нижнем этаже находилась лавка. На вывеске надпись: «Бакалейная торговля Виктора Блюмквиста».

– Попроси у отца леденчиков, – сказал Андерс.

Калле и самому пришла в голову эта отличная мысль. Он просунул нос в дверь. Там за прилавком стоял Виктор Блюмквист собственной персоной. Это и был папа.

– Пап, я возьму немножко вон тех, полосатеньких?!

Виктор Блюмквист бросил нежный взгляд на своё белобрысое чадо и что-то добродушно промычал. Калле запустил руку в ящик с леденцами и помчался к Андерсу, который ждал его на качелях под грушевым деревом.

Но Андерс не выказал ни малейшего интереса к «тем, полосатеньким». С глупым выражением лица он уставился на какой-то предмет в саду булочника. Этим «предметом» была дочка булочника Ева-Лотта. Она сидела на качелях, в красном клетчатом платье, и, раскачиваясь, уплетала булочку. И, кроме того, она напевала, так как была разносторонне одарённой особой.

– Жила-была девчонка,

Звалася Жозефина,

Жозефина-фина-фина,

Жозе-жозе-жозе-фина…

Чистый, приятный голосок отчётливо доносился до Андерса и Калле. Калле рассеянно протянул Андерсу леденцы, безнадёжно глядя на Еву-Лотту. Андерс так же рассеянно взял один, не менее безнадёжно глядя на Еву-Лотту. Калле вздохнул. Он безумно любил Еву-Лотту. Андерс тоже. Калле твёрдо решил жениться на Еве-Лотте, как только скопит достаточно денег на обзаведение хозяйством. Андерс тоже. Но Калле не сомневался, что она предпочтёт именно его. Сыщик, на чьём счету около четырнадцати раскрытых преступлений, – пожалуй, похлеще, чем машинист, которым собирался стать Андерс.

Ева-Лотта качалась и пела, словно и не подозревала, что за ней наблюдают.

– Ева-Лотта! – позвал Калле.

– Всего-то у ней было

Что швейная машина,

Ма-шина-шина-шина-шина,

Ма-ма-ма-ма-шина-шина… —

невозмутимо продолжала распевать Ева-Лотта.

– Ева-Лотта! – крикнули хором Калле и Андерс.

– Ах, это вы! – сказала Ева-Лотта, весьма удивившись.

Она слезла с качелей и милостиво подошла к забору, отделявшему её сад от сада Калле. В заборе не хватало доски – это Калле её сам вынул, что было очень удобно – позволяло беспрепятственно беседовать через дыру, а также лазить в сад к булочнику, не утруждая себя обходными путями. Андерс втайне страдал от того, что Калле живёт рядом с Евой-Лоттой. Всё-таки как-то несправедливо. Сам он жил далеко, совсем на другой улице, где вместе с родителями и маленькими братишками и сестрёнками ютился в комнатке с кухней над отцовской сапожной мастерской.