«Чертова рама! Чтоб тебе пусто было!» — Владлена злобно шибанула кулаком по иссохшейся оконной деревяшке, которая никак не хотела закрываться. Та скрипнула и снова замерла, как перекошенная радикулитом старушка. Владлена тяжело опустилась на стул и, уронив голову на руки, принялась беззвучно рыдать. Через приоткрытое окно в комнату залетали мелкие снежинки, и на подоконник уже намело маленькую кучку. — «Что за жизнь, что за жизнь?!»

Однако долго плакать она не привыкла. Иногда в приступе тоски позволяла себе такие срывы-пятиминутки, но быстро собиралась. Не до того. Сейчас вот готовила Коле завтрак, жарила яйцо, решила проветрить. Коленька не любит, когда пахнет едой на всю квартиру. Форточки в окне нет — что за дурацкие дома, кто их строил? А как зима, так рама меняет свою конфигурацию. Надо сильно постараться, чтобы ее закрыть. Да и летом тоже в дожди, бывает, разбухнет, как пивной живот. Но летом хоть тепло. Владлена поежилась, потерла ладошками с короткими пальчиками массивные плечи, втиснутые в аляповатую фланель старого халата, и, взяв себя в руки, бескомпромиссно разобралась с окном. Детдомовскую закалку, что называется, не пропьешь!

— Коленька, вставай, сынок, в школу опоздаешь. — Она поставила яичницу с дымящимся кофе на столик и легонько потрепала его по плечу. Какой же он у нее красивый… И умный. Дело к окончанию школы, он идет на пятерки. Одна отрада на старости лет.

Пока она умилялась, Коля нехотя открыл глаза, потянулся и увидел мать:

— Ма, ну чего ты вечно уставишься-то? — Сонное лицо недовольного попугая в перьях взъерошенных волос резко отвернулось, две взлетевшие из-под одеяла худые руки схватили подушку и накрыли ею голову.

— Извини, извини, сыночек. Я вот тебе завтрак принесла, а сама пойду на работу собираться, пора уже бежать. — Владлена вышла, но немного постояв у двери и прислушавшись, заглянула вновь: — Коленька, ну вставай же. Все остынет, и в школу опоздаешь.

Коля сел на кровати с закрытыми глазами:

— Все, ма, иди уже.

Она прикрыла дверь, но ее голова снова появилась в щели:

— Коль, халатик накинь, холодно. — И убралась.

Он посидел немного — тощий, сутулый, в сатиновых семейных трусах и простой майке-«алкоголичке». Стало зябко. Захотелось нырнуть обратно под одеяло. Но на столе дымился и вкусно пах кофе. Он закутался в толстый махровый халат и сел к письменному столу. Рядом с завтраком лежал открытый учебник по алгебре. Сегодня контрольная, надо повторить.

Владлена вышла из пропахшего мочой подъезда в темный, завывающий метелью город. На остановке под тусклым фонарем, будто выдувающим из своего вечно раскрытого круглого рта рой снежинок, уже стояли люди и притоптывали. Получалось не очень слаженно. Почти у всех были знакомые лица, но никто не здоровался. Маленький суровый городок. Шутка ли, иногда и до минус сорока доходит. Не до глупостей. Пальцы в старых войлочных ботах заиндевели. Носки вроде и шерстяные под ними, но уже штопаны-перештопаны. Наконец в рыхлой взвеси белых мух забрезжили вдали два размытых желтых пятна. Маршрутка. Народ перестал пританцовывать и напрягся: хватит ли места? Владлена осталась ждать автобуса: у нее льготный. На всем экономила: здесь десятку вышвырнешь, там потратишься, и вот уже кругленькая сумма набегает. Когда пальцы совсем застыли от стужи и почти перестали двигаться, хоть она и старалась активно ими шевелить, подъехал автобус. Хорошо хоть Коленьке не надо вот так мучиться, школа через дорогу. Пока тихонько тащились по скользкой мостовой, промелькнуло здание НИИ неорганических продуктов. В нем работал Колин папа, по тем временам выпивающий научный работник, а теперь крепко пьющий заведующий лабораторией, только никто из окружающих об их родстве не догадывался. Пока. И как только такого выпивоху назначили заведующим, непонятно. Видно, за выслугу лет и за отсутствием лучшей кандидатуры — молодежь у них спивалась, умирала от наркотиков или ехала в город. Да и чего там делать? Чтобы мышами подопытными командовать, трезвым быть не обязательно. Владлена собиралась попросить у него немного денег перед отъездом в Москву. Не то чтобы она собиралась его шантажировать, только такого талантливого мальчика, как Коля, нельзя в этом Зажопинске оставлять. Мимолетную связь с его отцом она могла бы охарактеризовать как «попутал бес», но как только поняла, что Коля — это ее сбывающаяся надежда, параллели такие проводить перестала. Вся эта краткая история произошла между ними, когда Владлене было уже далеко за тридцать и очень хотелось родить. Так что представительный, нет ли, выпивоха или драчун — выбирать не приходилось. И вот теперь она копила деньги и планировала продать квартиру. Но даже если приплюсовать туда деньги Коленькиного отца (которых у него наверняка нет, но что ж поделать, достанет, она сильно жадничать не будет), то это все равно для столицы ничто. Доехать, квартиру снять (она уже занималась этим и знала, что почем, в центральной библиотеке был компьютер и Интернет), кстати, вот и Коле компьютер купить и одежду модную, найти работу себе тоже время нужно. Владлена даже не сомневалась, что Коля поступит. Собирались в финансовый институт.

На работу ехать долго, и морозные узоры, с утра нарисованные на стекле, Владлена уже продышала насквозь. Ехала, прислонившись толстой мохеровой шапкой к заиндевевшему окну, дремала или поглядывала в оттаявший от теплого дыхания пятачок и думала. Из ее мыслей ткался довольно странный ковер с преобладанием темного рисунка. Вот в маленьком оконце промелькнул участок деревянного забора, от времени приобретшего пепельно-серый цвет. Клочки обшарпанной краски на нем торчали коричневыми плесневыми грибками. Владлена никогда не знала, кто там живет. Высокий забор, плотно пригнанный доска к доске, раньше был ярко-коричневым и не позволял заглянуть во двор. Можно было увидеть лишь треугольник шиферной крыши, если отойти подальше. А если долго сидеть в засаде, то иногда в калитку выходили или входили разные люди. Чтобы их пустили, им приходилось немного подождать, но пускали не всех. Перелезть ночью и позырить любопытной детворе не давали таблички «Осторожно, злая собака» и рычание и сиплый лай, периодически раздающийся по ту сторону. А еще милицейская машина, которая иногда стояла рядом. Для Владлены до сих пор осталась загадкой тайна жителей этого дома, да и неинтересно уже стало. Когда они повзрослели и заканчивали учиться, ходили упорные слухи, что дело связано с наркотиками. Что это такое — сначала никто не знал, но, видно, потом «люди из дома» объяснили страждущим — половина класса Владлены уже давно покоилась на пригородном кладбище именно по этой причине. Но тогда они — дети, жившие в детском доме, расположившемся в конце той же улицы, — представляли себе, что там обитает чуть ли не принцесса, заточенная злобным злодеем, и особо одаренные придумывали ночью тематические страшилки, пугая соседей по комнате.

Автобус вильнул на повороте и помчался мимо редкой лесной просеки, Владлена вновь прикрыла глаза. За скучными лесопосадками когда-то давно стоял старый деревянный барак, и в нем жила ее мама. Мама выходного дня. Редкое везение. Мало кого из детдомовских привечали у себя чужие люди. Женщину звали Люба, и работала она продавщицей в местном сельпо. Владлена никогда не называла ее мамой, но всегда думала о ней именно так, особенно когда Люба, одинокая, толстая и мягкая, в мохеровой шапке с люрексом, потертом пальто и сапогах на манке (где-то ухватила!) или сарафане с рукавчиком волан, босоножках на каблуке и с облезлым красным педикюром, в субботу утром писала расписку и забирала ее к себе. Они молча ехали на этом же, кажется, автобусе и выходили на остановке у жидкого леса. Шли тоже молча, держась за руки. Пока Владлена делала уроки, Люба пекла пирожки на общей кухне, а потом сажала ее рядом с собой на диван, под матерчатый абажур торшера, ставила перед ней тарелку с душистыми кругляшами и стакан с молоком, обнимала и читала книжку. Потом они раскладывали тот же диван и ложились спать. И у Владлены тогда сами собой тихонечко текли слезы. От счастья и одновременно от страха, что все это завтра закончится и неизвестно, появится ли вновь. И это были самые прекрасные минуты ее маленькой жизни. Она забывала серые, покрывшиеся от постоянной сырости плесенью стены, истеричный голос директрисы, жестокость детей, окружавших ее. Забывала вопящего котенка, подвешенного мальчишками за хвост к дереву, протухшую колбасу к завтраку — «жри, скотина, а то на обед ничего не получишь», темную кладовку с пауками, куда сажали за непослушание, удары линейкой по рукам, много чего…