Вадим Кучеренко

Наследник волхва

Предисловие. Обращение в русалию

Флюгер в виде совы на крыше дома повернулся, будто от порыва ветра. Послышалось тихое уханье, предупреждающее о приближении незваного гостя. А затем дверь тихонько заскрипела, и в комнату тенью, едва различимой при скудном свете лампы, проскользнула молодая женщина. Старуха, сидевшая в задумчивости у окна на грубо сколоченной из деревянных брусьев лавке, подняла голову. Ее нос, длинный и чуть крючковатый, задвигался, словно она, как дикий зверь, принюхивалась к запаху, не доверяя своим подслеповатым старческим глазам. Внезапно она побледнела от гнева. Пергаментная кожа, туго обтягивавшая впалые щеки и резкие скулы старухи, стала еще серее.

— Зачем пришла? — грубо спросила она. — Что надо от меня?

Но молодую женщину не смутил этот недружелюбный прием. Она рассмеялась, и дракончик, вытатуированный на ее шее, задвигался, словно намереваясь юркнуть в ложбинку между грудей, куда он обычно с любопытством заглядывал.

— Вопрос не в том, что мне надо от тебя, бабка Ядвига, — произнесла она насмешливо. — А в том, что тебе надо от меня. И, главное, что ты готова отдать, чтобы получить это.

— Мне от тебя? — изумленно спросила старуха. — Да ты, видно, с ума сошла, девка!

— Ошибаешься, бабка Ядвига, — сказала гостья, присаживаясь на другой конец лавки. — А о сыне своем забыла? Михайло полностью в моей власти. Неужели не хочешь получить его обратно? Он ведь тебе дороже жизни. Что будешь делать, если я увезу его с собой в город? Выть от тоски на луну ночами? Или повесишься на сухой осине у своего дома?

— Прокляну тебя, — тусклым голосом произнесла старуха. — И кожа твоя покроется коростой и гнойными язвами, волосы выпадут, а глаза закроют бельма. И будешь ты…

— Жить-поживать, да добра наживать, — рассмеялась молодая женщина. — Чихать я хотела на твои проклятия, бабка Ядвига. Я сглаза не боюсь. Давай лучше поговорим о цене, которую ты готова заплатить за своего сына. А нет — так я пошла. И тогда уж пеняй на себя.

— Не выйдет у тебя ничего. Не поедет Михайло в город. Боится его пуще огня.

Ее собеседница усмехнулась.

— Скажу, что ношу его дитя под сердцем — на крыльях полетит.

— Правда что ли? — голос старухи предательски дрогнул. — Али брешешь?

— А это не важно. Что было, то было, а что будет — время покажет.

Гостья встала с лавки, словно и в самом деле собралась уходить. Но старуха остановила ее взмахом костлявой руки.

— Что хочешь? — спросила она. — Назови свою цену.

— Вот это другое дело, — усмехнулась молодая женщина. И, не сдержавшись, воскликнула: — Секрет молодости и красоты!

— Дурман-травы нанюхалась, девка? — сурово спросила бабка Ядвига. — Если бы я его ведала, разве сама была бы такой старой да страшной? Или не зрят меня бесстыжие твои очи?

— Зрят, бабка Ядвига, — невозмутимо ответила та. — Да только не раз слышала я от разных людей, что возраст твой невозможно определить. А еще ты способна в мгновение ока преображаться. Только что была уродливой старухой — и вдруг стала писаной красавицей. Сдается мне, ты и живешь на отшибе, вдали от всех, только затем, чтобы никто не прознал про это. Но от людей ничего не скроешь, бабка Ядвига.

— Глупцы твои люди, — спокойно сказала старуха. — И ты тоже глупа, если поверила досужим сплетням.

— Можешь говорить что угодно, — возразила гостья. — Но моя цена тебе известна. Меняю твой секрет молодости и красоты на Михайло. И если я сейчас уйду из твоего дома, не получив того, что хочу, то простись навеки со своим сыном. Утром я уеду в город. И он со мной. Так что ты решишь?

Какое-то время она, скрывая нетерпение, ждала ответа. Но старуха молчала, низко опустив голову, будто боясь поднять глаза, которые могли выдать ее мысли.

— Нет так нет, — сказала женщина. И даже сделала шаг к двери.

Но у самого порога ее остановил властный голос.

— Подожди! Оглянись.

Та оглянулась и радостно вскрикнула. Старухи не было. На лавке сидела красивая молодая женщина с соблазнительным телом. И это не могли скрыть ни полу-облезлая шубейка мехом наружу, наброшенная поверх мешковатого платья из темной ткани, ни черный платок, наброшенный на голову.

Но иллюзия продлилась недолго. Бабка Ядвига поднялась с лавки и снова превратилась в уродливую морщинистую старуху с выпуклыми темными венами на натруженных руках.

— Я открою тебе свой секрет, — сказала она. — Ты сможешь быть молодой и красивой в глазах любого мужчины, как только пожелаешь. Только скажи мне, зачем тебе это? Почему ты не потребовала денег, на которые могла бы приобрести все, что захочешь?

— Потому что деньги — это пыль, их развеет ветром времени. А твой секрет — капитал, которого не растратишь, — усмехнулась ее собеседница. — Владея им, я всегда буду иметь власть над мужчинами, сколько бы лет мне ни было. А это и деньги, и могущество, и прочие радости жизни, без которых эта самая жизнь превращается в унылое прозябание. Впрочем, тебе этого не понять, бабка Ядвига. Иначе ты не заточила бы себя в этой глуши.

— И тебе меня не понять, — сказала старуха. — Даже не пытайся.

— Не буду, — улыбнулась молодая женщина. — Говоря по правде, твоя судьба, бабка Ядвига, мне безразлична. Лучше скажи, когда ты поделишься со мной своей тайной? Как ты понимаешь, долго ждать я не намерена. Обещаниям не верю и вексель в уплату не приму. До утра мы должны покончить с этим делом.

— Необходимо провести обряд посвящения, — сказала бабка Ядвига. — Но в своем доме я этого сделать не смогу. Придется идти на Зачатьевское озеро.

— Так пошли, — нетерпеливо воскликнула молодая женщина. — Меньше слов, бабка Ядвига, больше дел. — Ее голос стал угрожающим: — Да смотри, не вздумай выкинуть какой-нибудь фортель, не то пожалеешь!

— Договор есть договор, — сурово произнесла старуха. — Ты мне сына, я тебе то, что ты пожелала. Иди за мной.

Они вышли из дома. Луна, терявшаяся среди облаков, едва освещала им путь. Но бабка Ядвига знала его слишком хорошо, чтобы сбиться с тропинки, которая, извиваясь, пролегала между деревьев. Вскоре заросли неожиданно расступились, и они вышли к небольшому озеру, затерянному в лесу. Его гладь была неподвижна и черна, как смола. Было тихо, ни единого порыва ветерка, ни шелеста листвы, ни треска ветвей, ни звуков ночных птиц или криков диких зверей. Будто время остановилось, и с ним замерло все живое и сущее.

Они подошли к