слушала его. Неожиданное и явно не предвиденное препятствие, вставшее на ее пути к Усадьбе волхва, явно озадачило молодую женщину. Она достала пачку сигарет и попыталась закурить. Но Владимир замахал на нее руками.

— Курить — бесам кадить! — воскликнул он в ужасе. — Да еще на пороге святого храма… — И тоном, в котором слышалось несомненное влияние отца Климента, юноша произнес: — Окстись, окаянная!

Ирина с удивлением посмотрела на него, а потом хитро прищурилась. И даже рассмеялась, настолько удачной молодой женщине показалась мысль, которая пришла ей в голову.

— А вот и буду курить, — насмешливо заявила она. — До тех пор, пока меня не поразит молнией, или как там еще проявляется божий гнев? А заодно и тебя.

— Меня-то за что? — искренне удивился юноша.

— Я курю, только когда переживаю, — пояснила Ирина. — А разве не ты виной тому, что я начала нервничать? Если вдуматься, то ты просто вынудил меня закурить, когда отказался проводить до Усадьбы волхва. Заставил кадить бесам. Интересно, что скажет, узнав об этом, твой отец Климент?

— А скажет он словами Священного писания: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».

Глава 5. Сражение с гусями

Голос, внезапно прозвучавший за спиной Ирины, заставил ее испуганно вздрогнуть. Она выронила папироску и обернулась. Неподалеку стоял человек в рясе и осуждающе смотрел на нее. Увлекшись разговором, они не заметили, как он подошел и, возможно, уже давно слушал их. Ирина поняла, что это и был тот самый отец Климент, которого так боялся юный звонарь. У настоятеля храма была густая и окладистая борода, которая значительно старила его. Ему едва ли было больше пятидесяти лет, но выглядел он почти стариком. У него был красивый могучий баритон, рокот которого так напугал Ирину.

— Батюшка, я не виноват! — в ужасе воскликнул Владимир, едва не падая на колени от внезапной дрожи в ногах. — Ей-богу!

— Не поминай имя Господа, Бога твоего, всуе! — сурово произнес отец Климент. — Ибо Он не оставит невиновным того, кто произносит Его имя без необходимости.

Владимир почти плакал. Ирина глядя на эту сцену, едва сдерживала смех. Ее искренне забавлял праведный гнев священника и неподдельный ужас юноши.

— Прочтешь по сто раз «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся» и Символ Веры. И будешь бить поклоны во время всего чтения. Такой будет твоя епитимья.

Произнеся это, отец Климент протянул руку, и юноша почти благоговейно поцеловал ее. После этого священник повернулся к молодой женщине.

— А ты, отроковица, откуда такая взялась, что греха не боишься?

— Да оттуда же, батюшка, откуда и все остальные люди, — улыбнулась Ирина. Ее не пугал ни строгий голос отца Климента, ни его еще более грозный взгляд. — Если не считать праматушки Евы.

— Не богохульствуй, — потребовал отец Климент. — Ибо гнев Божий падёт на твою голову и неправда твоя падет на темя твое.

— А в чем моя неправда? — изобразила удивление Ирина. — Разве Ева не была сотворена из ребра Адама, в отличие от всех прочих? Если это не так, то поправьте меня, батюшка.

Но отец Климент не стал продолжать этот богословский диспут, видя, что молодая женщина ерничает, а строго произнес:

— Вижу, что креста на тебе нет, оттого и болтаешь невесть что. — И, с подозрением посмотрев на нее, спросил: — Или того хуже — язычница?

Но теперь уже Ирина промолчала, внезапно сообразив, что ей ни к чему портить отношения с отцом Климентом, поддразнивая его. Потому что если кто ей и мог сейчас помочь, так только он.

— Батюшка, к милосердию вашему взываю, — меняя тон, сказала она. — Укажите, как дойти до Усадьбы волхва, если уж никто не может меня проводить. Не ночевать же мне на пороге храма, как этим птицам. — И она указала на стаю гусей, прикорнувших неподалеку на церковной паперти.

Это был хитрый ход. Гнев отца Климента, который он был готов обрушить на ее голову, нашел нового адресата. И это был все тот же юный звонарь, у которого этот день явно не задался.

— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты гнал этих богопротивных тварей прочь с паперти? — грозно рыкнул отец Климент на юношу. — Или слово мое для тебя пустой звук, как православная молитва для язычника?

У Владимира от обиды задрожали губы.

— Гнал, так ведь они возвращаются, — сказал он и пожаловался: — И еще щиплются, как аспиды.

— А легко ли было Господу нашему справиться с легионом бесов? — назидательно вопросил отец Климент. — Но не дрогнул Он, не усомнился. А потому «и нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море».

— Так ведь я не Господь, — жалобно возразил юный звонарь, забыв о своем благоговении перед отцом Климентом из-за владевшего им страха перед воинственными птицами. — А в этих гусей, я думаю, точно бесы вселились. Или сами они есть бесовское отродье. Не по силам мне чудеса творить, батюшка.

Отец Климент подозрительно посмотрел на юношу, но не заметил и тени насмешки на его глуповатом лице. Владимир был искренен. Гусей он боялся больше гнева настоятеля храма. И сердце отца Климента, не злое по своей природе, дрогнуло. Как это часто случается, настоятель был суров с виду, но в душе мягок, как воск. Ответ юноши поставил его в тупик, из которого он не находил выхода. Он растерянно переводил взгляд с юноши на молодую женщину, неподвижно замерших перед ним, словно библейские соляные столпы, и не знал, что сказать.

Неожиданно в разговор вмешалась Ирина.

— Батюшка, а если я прогоню гусей, то вы позволите Владимиру проводить меня до Усадьбы волхва? — спросила она невинным тоном, глядя на настоятеля честными глазами.

На этот раз отец Климент не счел ее слова насмешкой. И, не став уподобляться буриданову ослу, колеблющемуся в выборе, с какого из двух стогов сена начать трапезу и в результате умершему от голода, даже обрадовался предложению.

— Прогонишь — проводит, — лаконично ответил он, как не желая ронять своего достоинства, так и памятуя о том, что «во многом глаголании несть спасения».

Ирина хитро подмигнула юношу звонарю, подхватила свой чемодан и, размахивая им, словно Давид пращой, бросилась на стаю. При этом она кричала так, будто хотела, чтобы ее было слышно даже на луне. Гуси, мирно почивавшие на паперти под ласкающими лучами послеполуденного солнца, не ожидали нападения. За несколько шагов до стаи женщина размахнулась и