Гвидо Витиелло

Читатель на кушетке

Мании, причуды и слабости любителей читать книги

Guido Vitiello

Il lettore sul lettino. Tic, manie e stravaganze di chi ama i libri

* * *

Все права защищены.

Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается

Печатается с разрешения Giulio Einaudi editore s.p.a.

All rights reserved

© 2021 Giulio Einaudi editore s.p.a., Torino

© М. А. Козлова, перевод, 2023

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2023

1

Как лечить чужой невроз при помощи самоанализа

С тебя пять центов[1].

Люси Ван Пельт

Есть одно давнее высказывание (его, как правило, приписывают драматургу Джерому Лоуренсу, но я считаю, что его породил острый ум английского хирурга лорда Альфреда Уэбба-Джонсона), и звучит оно примерно следующим образом: «Человек с неврозом строит воздушные замки, человек с психозом живет в них, а психиатр взимает арендную плату». Эта фраза кратко резюмирует суть нашей книги: достаточно лишь заменить за́мки на книжные шкафы.

Кто-то воспримет ее слишком буквально и найдет некое мрачное соответствие между домашней библиотекой безумного книголюба и палатой с мягкими стенами в психиатрической лечебнице. Вспомните хотя бы Жана дез Эссента, парижского денди из романа Жориса-Карла Гюисманса «Наоборот»: этот персонаж велел обить стены и потолок своего обиталища сафьяном, чтобы жить не просто в доме, а как будто в огромной книге. Или синолога Питера Кина, главного героя книги Элиаса Канетти «Ослепление»: он облицовывает книгами стены, заставляет ими все от пола до потолка, даже закрывает ими окна наглухо, довольствуясь одним-единственным слабым источником света – дырами в потолке. Как можно заподозрить, ничем хорошим это не закончилось, чего и следовало ожидать, хотя бы исходя из оригинального названия романа – «Аутодафе», – а также ввиду одного весьма простого соображения: бумага, как правило, легко воспламеняется. Или же подумайте о Карлосе Брауэре, обезумевшем библиофиле из «Бумажного дома» Карлоса Марии Домингеса, который построил на затерянном пляже лачугу из книг, использовав их вместо кирпичей:

Он, должно быть, бродил там, пока возводилась стена, подавал томик Борхеса, чтобы закрыть нижний ряд под окном, Вальехо – около двери, сверху Кафка, а рядом Кант и «Прощай, оружие!» Хемингуэя в твердом переплете; а дальше Кортасар и всегда объемный Варгас Льоса; Валье Инклан с Аристотелем, Камю с Моросоли и Шекспир, отвратительно связанный с Марло цементным раствором; все, обреченные на возведение стены, на отбрасывание тени[2].

Ну и что с того, скажете вы, это ведь всего лишь романы. Однако вы заблуждаетесь: в исторических документах прошлых столетий, особенно относящихся к XIX веку, описаны и куда более жуткие случаи помешательства. Один такой чудак, англичанин сэр Томас Филлипс, вбил себе в голову, будто он просто обязан обзавестись всеми доступными в то время книгами, а когда он умер, то в завещании запретил кому бы то ни было приводить в порядок его нечеловеческих размеров библиотеку. Его коллекция хранилась в отдельном здании в неоклассическом стиле, напоминавшем Парфенон. К тому же он особенно настаивал, что в это хранилище ни в коем случае не должен попасть его шурин, так как Филлипс подозревал оного в краже рукописей. Его соотечественнику, сэру Ричарду Геберу, пришлось купить целых восемь домов – четыре в Англии и еще четыре на континенте, – чтобы туда поместились все его книги, так как он покупал каждую из них в трех экземплярах: один он хранил на полке, второй читал, а третий мог одолжить друзьям. Наивысшая, исключительная степень библиомании даже подтолкнула отдельных людей к совершению преступлений – как правило, эти случаи со временем становятся подобием городских легенд. Например, клептомания, которой страдал один математик, граф с как будто нарочно выбранным для него именем Гульельмо Либри (что по-итальянски значит «книги»). Известен также случай серийного убийцы Йоханна Георга Тиниуса – протестантского священника, который отправил на тот свет двух богатых вдов, проломив им черепа молотком, только бы унять свою безумную тягу к литературе. И, конечно, нельзя не упомянуть о так называемых «пожирателях»: по крайней мере, тех из них, кто поедает конкретно бумагу. Думаю, у каждого из нас в школе был такой одноклассник. Так вот, один аристократ XVIII века по имени Эрнст Иоганн Бирон не оставил этого занятия, даже когда повзрослел.

В общем, все как в самых благопристойных семьях: в нашей родословной книголюбов тоже обязательно найдется какой-нибудь безумный дядюшка, чей портрет благоразумно прячут на чердаке. Эти случаи помешательства изучают психиатры, их каталогизируют криминологи и с нездоровым усердием расследуют те, кому по нраву всякие диковины. Но в этой книге речь пойдет не о них. Автор может разве что иногда указать на них пальцем, ведь они своего рода страшилка, призрак, которым пугают, желая предостеречь, донельзя преувеличенные примеры дурных привычек, проявления которых в жизни, как правило, выглядят куда менее вопиющими. В общем, мы будем говорить не столько о читателях, одержимых психозом, сколько о расстройствах, свойственных невротичному читателю, а он, в свою очередь, – не кто иной, как «обыкновенный читатель», собирательный образ которого еще сто лет назад набросала Вирджиния Вулф, и ее описание до сих пор звучит актуально.

Обыкновенного читателя, писала она в 1925 году, следует отличать от критика и ученого. Как правило, он не отличается прекрасным образованием и, если совсем честно, даже не особо умен. Он читает ради удовольствия, а не чтобы поделиться знаниями с другими или же оспорить, осудить чужое мнение. Поэтому он может позволить себе читать в спешке, поверхностно и не вдаваясь в детали. Он может как угодно выстраивать и ломать миры в своем воображении, но в процессе чтения «стремится по наитию, неведомо из какого сора, сам для себя создать нечто целостное»[3] (вот они, те самые воздушные замки, которые возводит невротичный читатель). Этот портрет появляется на первых страницах известного сборника эссе Вирджинии Вулф, который носит то же название – «Обыкновенный читатель». Он играет роль своеобразной приветственной таблички при входе в храм: ее специально повесили там с дружественными намерениями, чтобы проходящие мимо люди или даже обычные зеваки не убоялись и не сбежали. Жаль лишь, что, если как следует присмотреться к этому обыкновенному, то есть самому распространенному, типу читателя, окажется, что он встречается не так часто, как казалось. Но чтобы заметить это, нам придется войти в