Сергей Малицкий

Сито

Боль подползла незаметно.

Подползла.

Ползла.

Зла.

Зло.

Сначала она стучалась в окно. Потом висела на занавесках. Сидела на тумбочке. Дышала в висок. А в середине зимы раскрыла ладошки и показала пальчики, каждый из которых отливал никелем, как лезвия на отцовском ноже. Точилка, отвертка, ножнички, штопор, шило, открывашка, еще что-то. Она долго рассматривала ужасные инструменты, цокала языком, облизывала тонкие бледные губы, пока не выбрала штопор. Затем радостно засопела, подсела ближе, наклонилась и, капая слюной на горячий Нюськин лоб, стала вкручивать штопор ей в висок.

— Мама! — заплакала Нюська.

Андрей приезжал с работы усталый, разувался, быстро мыл руки и, спросив мать: «ну как она», — бежал на второй этаж, чтобы пощекотать Нюську колючим подбородком, посмотреть ее рисунки, застегнуть крохотное самодельное платьице на фарфоровой кукле, подложить дочери под спину подушку и, может быть, даже полистать вместе с ней книжку. А на тумбочке в ряд коробки и коробочки, пузырьки и листочки, баночки, карандашные крестики и мелкие буквы. Винпоцетин… Триамтерен… Гидрохлоротиазид… Долусумин…

— Ну как ты?

— Хорошо.

Голос слабый, под глазами тени, но в глазах радость.

— Что там, пап?

— Сосед приходил, — улыбнулся Андрей. — Опять уговаривал продать наш дом.

— Зачем ему? — прошептала Нюська.

— Река, — пожал плечами Андрей. — Высокий берег. Простор. Нравится. Хорошие деньги предлагал.

— Ты согласился?

— Конечно нет, — прошептал Андрей. — Нам тоже нужен высокий берег и простор. На что тогда ты будешь смотреть в окно?

— А как же моя просьба?

— Вот ведь… — нахмурился Андрей и обернулся. — Ир! Почтальон был?

— В обед еще, — донеслось снизу. — Каждый полдень эту макулатуру разносит!

— Так делись!

Пачка рекламных буклетов, цветных газеток и листовок легла на одеяло. Мебель, косметика, пицца, окна, эпиляция, электроника, садовый инструмент, удобрения, недвижимость. Ничего интересного.

— Вот! — Нюська вытащила глянцевый журнал. — Здесь!

— Дочь… — Андрей в замешательстве взъерошил выгоревшие вихры. — Ты видишь, какие тут цены? И это все только первый взнос. Это ж не собаку завезти.

— У меня аллергия на шерсть, — сказала Нюська. — И есть у нас собака. Джек у дома привязан. Ты забыл? А домовой не собака. Он как человек. Восемнадцатая страница. Читай.

— Ну что тут? — Андрей зашелестел журналом. — Еще дороже. Почему я не домовой? А то все моторы, колеса, ключи, домкраты… Жил бы где-нибудь за печкой и получал такие деньги. Красота!

— Ниже, — попросила дочь. — Видишь? Бесплатно. По обмену.

— Хочешь на меня обменять? — усмехнулся Андрей.

— Нет, — Нюська попыталась улыбнуться, но не смогла, боль выбралась из-за занавески и кривлялась на стуле за спиной отца. — Не на тебя. Просто. А вдруг?

Ночью Андрей и Ирина сидели на кухне и прислушивались, не сменится ли неровное дыхание наверху детским плачем.

— Одно и то же, — вздыхала Ирина. — У вас родничок в три месяца закрылся. Нет, говорю, все было в порядке. Вот карта. Вы что-то не пролечили. Да все мы пролечили. Все обследования прошли. Вот снимки, вот анализы. Нет ничего. Восемь лет прожили, на девятый навалилось. Проверьте на порчу. Проверяли. На колдовство. Весь дом оберегами завесили. Никакого толку. Боль есть, а причины нет. Еще год такой жизни — посадим и печень, и селезенку, и почки ребенку.

— Может быть, и в самом деле переехать? — Андрей сдавливал пальцами край стола. — Сосед хорошие деньги предлагает. И на дом хватит в хорошем месте, и на лечение останется. Лет пять смогу не работать, буду рядом с дочерью.

— А потом? — Ирина начала раскачиваться с закрытыми глазами. Ребенка на руках нет, а она раскачивается. Себя, что ли, укачивает?

Андрей не ответил, не нашел нужных слов. Впрочем, ненужных тоже не было.

— Выписать, что ли, этого домового? — спросил после долгого молчания.

— Потом ведь не прогонишь, — отозвалась Ирина. — А захочешь удержать — не удержишь. В поселке в восьми хозяйствах домовые. Я уж банников и овинных не считаю. Так вот, в шести — не видно, не слышно, а в двух — беда. Пьют, дерутся, кур гоняют.

— У нас нету кур! — оживился Андрей. — К тому же там хозяева такие. Пьют и дерутся. Зато в шести других домах тишь да гладь. И дети не болеют.

— Тогда, может, лучше к этим сходить? — спросила Ирина. — Попросить на время?

— Брось, — опустил голову, уперся лбом в столешницу Андрей. — Я с этого и начал. Они не хозяева своим домовым. Кошку и то не удержишь, а ты про домового. Куда хочет, туда и пойдет. Этот тайный народ — сложная публика. Возьми хоть лешего. Впрочем, ну его, пьянь лесную, ведьм возьми! Сколько их у нас? Три? Пройди мимо, попробуй только подумать, что она ведьма! Шума не разгребешь потом неделю. А как спрашивается, еще ее называть? У нее ж хвост!

— Что делать-то будем? — прошептала Ирина. Глаза ее были сухи.

— Я уже позвонил, — сказал Андрей устало. — Сказали, что шансов мало, но они есть. Послезавтра приедет агент, посмотрит наши условия и даст ответ. Я буду дома.

— Тогда я хоть отдохну, в магазин схожу, — прошептала мать. — В обед самое тяжелое время. Хоть на руки бери.

Агентом по домовым оказался домовой. Маленький, ростом меньше метра, он словно застрял между карликом и взрослым. Для карлика был слишком складен, для взрослого — головастый. На его черной визитке золотом было вычеканено много мелких букв и девять крупных — «Митундрий», но называть он себя попросил почему-то Дим Димычем. Агент приехал на детском автомобильчике с парой дополнительных аккумуляторов на пассажирском сиденье. Свесил ноги, выудил из-под сиденья резиновые сапоги и, сунув в них ноги вместе с ботинками, потащил из бардачка электрический шнур. В маленьком дорогом костюмчике, строгой рубашке и черном галстуке выглядел как ребенок на карнавале в костюме мытаря, но голос имел низкий, как у простуженного мужика.

— Хозяин! — пробасил Дим Димыч. — Где хозяин? Есть розеточка? Надо подпитаться, грязно у вас, завяз, пришлось посадить аккумуляторы.

— Сейчас, — выскочила на крыльцо Ирина, которая удержалась от прогулки ради важного визита. — Сюда! Вот сюда втыкайте!

— Отлично, — кивнул Дим Димыч. — Где хозяин-то?

— С дочерью, — улыбнулась Ирина. — Он сейчас. Зайдете?

— В последнюю очередь, — махнул рукой Дим Димыч. — Сначала осмотрим периметр.

Весеннюю глину Дим Димыч месил долго. Оборачивался, поглядывал на хозяина дома, который шагал за ним неотступно, но вопросов не задавал. Подергал штакетник на границе участка с соседом, постоял у поленницы дров, заглянул в баньку, в сарай. Понюхал компостную кучу. Погладил Джека, который несказанно удивился подобной наглости. Сунул нос в почтовый ящик, прикрученный к калитке, неодобрительно помотал головой и присел на крыльцо.

— Вот