* * *

* * *

Эта книга – любовное послание моей семье. Она посвящена удивительному открытию, что зачастую самые ужасные моменты в жизни человека – те самые, что вызывают у нас желание притвориться, будто их не было, – в действительности делают нас такими, какие мы есть. Для этой книги я приберегла самые лучшие истории из своей жизни… чтобы восславить странность и воздать ей благодарность. Потому что человек определяется не только самими неудачами и трудностями, но в первую очередь своей реакцией на них. А также потому, что гораздо приятней принять всю абсурдность человеческой жизни, чем сломя голову бежать от нее. Я благодарна своей семье за то, что они преподали мне этот урок. С лихвой.

* * *

Хочу поблагодарить всех, кто помог мне в написании этой книги, за исключением того парня, который наорал на меня в супермаркете, когда мне было восемь, потому что ему показалось, что я «слишком шумная».

Ну ты и мудило.

* * *

Почему же – в моем безумии есть своя логика

В этой книге написана чистейшая правда, за исключением разве что тех моментов, где я приврала. Это, по сути, как «Маленький домик в прериях»[1], но только с куда большим количеством ругательств. Я знаю, что вы скажете: «Но в “Маленьком домике” все было чистейшей правдой!», но нет, простите, – это не так. Лора Инглз была неисправимой лгуньей, которую некому было разоблачить. Наверняка, будь она жива по сей день, ее мама сказала бы: «Не знаю, как Лора придумала всю эту историю «я маленькая девочка в прериях». Мы жили в Нью-Джерси с ее тетей Фрейдой и нашей собакой Мэри, ослепшей после того, как Лора пыталась сделать ей отбеливателем на лбу пятно в виде молнии. Понятия не имею, с чего она взяла, будто мы жили в землянке, хоть я как-то и водила ее в Карлсбадские пещеры».

Вот почему я лучше Лоры Инглз. Потому что моя история правдива на девяносто процентов и я по-настоящему жила в землянке[2]. Эти мемуары правдивы по большей части, но не полностью, по той простой причине, что мне бы не хотелось, чтобы на меня подавали в суд.

Кроме того, я хочу, чтобы мои родные всегда могли сказать: «Ой, вот этого вот никогда не было. Конечно же, мы никогда не выкидывали ее на ходу из машины, когда ей было восемь. Эта одна из тех безумных деталей, которые не совсем правдивы». (И они будут правы, потому что на самом деле мне было девять. Я сидела на коленях у своей мамы, когда отец сделал резкий поворот налево, дверь распахнулась, и я вылетела на дорогу, словно мешок с котятами. Моей маме удалось схватить меня за руки, что было бы кстати, останови мой отец машину, однако, видимо, мой отец ничего не заметил или же просто решил, что я догоню, так что мои ноги какое-то время волочились по парковке, вымощенной, судя по всему, битым стеклом и использованными шприцами.

(Этот случай научил меня трем вещам.

ПЕРВОЕ: детская безопасность в машине в конце семидесятых явно оставляла желать лучшего.

ВТОРОЕ: нужно всегда уезжать, не дожидаясь приезда официальных органов, так как жжение оранжевой кислоты, нанесенной водителем «Скорой» с явными садистскими наклонностями, будет гораздо неприятней ссадин от асфальта.

И ТРЕТЬЕ: «Если вы там сзади не угомонитесь, то вам не поздоровится» – это пустая угроза, если, конечно, ваш отец не вел четыре часа машину с двумя орущими детьми на заднем сиденье, а потом внезапно не притих – в таком случае лучше закрыть поплотнее дверь, ну или хотя бы не забыть подогнуть колени и перекатиться, когда окажешься на асфальте. Я не утверждаю, что он специально выбросил меня из движущейся машины – просто представился удобный случай, а мой отец – опасный человек, которому нельзя доверять))*.

А вы заметили, что добрая половина этого вступления была бессвязным пояснением в скобках? Эта хрень будет происходить постоянно. Я заранее приношу извинения за это, а также за то, что вы прочитаете добрую половину книги, совершенно неуместно хихикая над Гитлером, абортами и нищетой и чувствуя себя при этом выше всех тех напряженных людей, чьи чувства так легко ранить и которым нужно научиться понимать долбаные шутки; однако потом в какой-то момент вы наткнетесь на случайную деталь, которая является больной темой уже для вас, и все остальные будут думать, что вы просто истерите, а вы подумаете: «Ох, ну вот это уже совсем перебор».

Зовите меня Исмаил[3]. Я не буду отзываться, потому что это не мое имя, но меня столько раз называли гораздо хуже. Пожалуй, было бы уместнее звать меня «той странной бабой, которая постоянно матерится», однако «Исмаил» звучит более изящно, да и начало главы так выглядит гораздо приличнее, чем то предложение, что я написала изначально – про то, как я наткнулась в «Старбаксе» на своего гинеколога и она даже не посмотрела в мою сторону, словно мы были совершенно не знакомы. Я стояла и размышляла над тем, делает ли она это специально, чтобы ее клиентам было максимально не по себе, или же она на самом деле не узнала меня без моего влагалища.

И еще мне хотелось бы пояснить, что под «без моего влагалища» я не имела в виду, что его со мной тогда действительно не было. Я просто хотела сказать, что я, ну знаете… не демонстрировала его, когда была в «Старбаксе». Наверное, это и так понятно, но я решила, что лучше уж уточнить, так как это первая глава и вы про меня мало что знаете. Итак, на всякий случай скажу – мое влагалище всегда со мной. Оно прям как моя карта «Американ экспресс» (в том плане, что я не выхожу без него из дома, а не в том, что я расплачиваюсь им за покупки).