Отец заметил мое растерянное выражение лица и нагнулся еще ближе, словно для того, чтобы белка не услышала секрет, который он собирается нам поведать.

– Это, – прошептал он, – не обычная белка. Это, – сказал он, выдержав театральную паузу, – «волшебная белка».

Мы с сестрой уставились друг на друга, думая одно и то же: «Наш отец явно держит нас за дурочек». Мы с Лизой слишком хорошо знали, как он умеет приврать. Еще на прошлой неделе отец разбудил нас и спросил, хотим ли мы в кино. Конечно же, мы хотели в кино. С деньгами всегда было туго, так что поход в кино был одной из редких возможностей прикоснуться к жизни тех обеспеченных счастливчиков, которые могли позволить себе такую роскошь, как билет в кино или центральное отопление. Я была уверена, что эти люди, сидящие в зале, также могли себе позволить настоящую зимнюю обувь вместо набитых газетами мешочков для хлеба.

Когда мы с Лизой от радости стали прыгать чуть ли не до потолка, он поручил нам позвонить в оба кинотеатра в соседнем городке и записать все сеансы, чтобы потом решить, на что именно пойти. Мы снова и снова слушали запись с названиями фильмов, чтобы все записать, и после тридцати минут напряженной работы подготовили полный список, а также многочисленные причины, по которым единственный логичный выбор – это «Маппеты». Мой отец живо с нами согласился, и мы все начали радоваться, после чего он наклонился и спросил:

– Так, а у вас есть деньги? – Мы с сестрой посмотрели друг на друга. Ну конечно же, у нас не было денег. Мы носили обувь из мешочков для хлеба.

Кто-то может прочитать это и подумать, будто мой отец был полным мудаком с садистскими наклонностями, но это было не так. Он искренне полагал, что планирование похода в кино, которому никогда не было суждено случиться, даст нам с Лизой небольшую передышку от того, чем бы мы занимались, не заговори он об этом (а мы бы заводили, замкнув провода, соседский трактор или играли с лопатой). Мне интересно, будет ли мой отец в таком же восторге от этой идеи, когда в один прекрасный день мы с Лизой позвоним ему, пообещав забрать его из дома престарелых домой на Рождество, а в итоге так и не приедем.

– Но тебе же все равно было приятно, когда ты подумал, что приедешь домой, так ведь? – задорно спросим мы его в канун Нового года. – А если серьезно, то мы точно приедем тебя забрать завтра. Больше никаких клизм и лекарств для сердца! Мы поедем в цирк! Это будет здорово! Ты должен нам довериться!

Вот о чем я думала в ту ночь, когда отец разбудил нас со своей «волшебной» белкой. Мой отец, казалось, почувствовал, что я планирую месть, связанную с домом престарелых и цирком, и попытался, сведя вместе брови, вернуть наше доверие.

– Серьезно, эта белка волшебная, – сказал он. – Смотрите. Я вам докажу.

Он заглянул в коробку.

– Привет, белочка. Как зовут мою старшую дочь?

Белка посмотрела на моего отца, потом на нас… И будь я проклята, если эта белка не вытянулась и не прошептала что-то моему отцу прямо на ухо.

– Она сказала «Дженни», – самодовольно заявил мой папа.

Это было весьма впечатляюще, однако мы с сестрой поспешили заметить, что на самом деле не слышали, чтобы белка произносила мое имя, и что, скорее всего, белка просто искала еду в волосатых ушах моего отца. Отец вздохнул, явно разочарованный такими скептически настроенными детьми, ну или комментарием про волосатые уши.

– Ладно, – угрюмо сказал он, недовольно фыркнув и снова заглянув в коробку из-под крекеров. – Белочка-белочка… сколько будет два плюс три?

И эта удивительная, волшебная, чудесная белка подняла свою маленькую беличью лапку. Пять. Гребаных. Раз.

Тут же я поняла, что эта волшебная белка поможет мне выбраться из этой техасской глуши. Эта белка принесет мне деньги, игрушки, а также возможность появиться в «Сегодня вечером»[10]. Я назову ее Стенли и найму швею с Кубы по имени Хуанита, которая будет шить для нее крошечные кожаные костюмчики. Пока я раздумывала над тем, что пойдет Стенли больше – мягкая фетровая шляпа или берет, – мой отец широко улыбнулся и раскрыл коробку, в которой пряталась белочка.

Стенли выглядел… странно. Его живот был большим и вытянутым и свисал, словно огромное пивное пузо. «У Хуаниты будет много работы», – подумала я про себя. И тогда я поняла, что крошечные задние лапки Стенли безжизненно болтаются, и что мой отец ЗАСУНУЛ СВОЮ РУКУ ВНУТРЬ БЕЛКИ.

– Мать твою, да ты психопат! – сказала бы я, не будь мне восемь. По рукаву моего папы стекала кровь, и мой разум с трудом пытался осознать, что происходит. На какое-то мгновение я подумала, что Стенли Волшебная Белка был жив все это время, пока несколько секунд назад мой отец не решил устроить ему своеобразный ректальный осмотр, который ужасным образом вышел из-под контроля. Потом я поняла, что, скорее всего, мой отец просто нашел эту белку мертвой на дороге, вспорол ей живот, а затем решил использовать в качестве абсурдной перчаточной куклы из самой преисподней.

Лиза захихикала и засунула свою руку в задницу мертвой белке. Для ее хрупкого детского разума это было слишком. Ей было всего шесть, и она попросту спятила. Пока она засовывала руку по локоть в беличий труп, я сделала мысленную заметку и начать проверять, что написано сзади на коробках с молоком, потому что мои настоящие родители, которые, скорее всего, потеряли меня в кинотеатре, должно быть, теперь сильно волновались по поводу моей пропажи. Я успокоила себя мыслью о том, что они сейчас, скорее всего, на собрании общества защиты животных, куда пришли, чтобы пожертвовать огромную сумму денег от имени своей давно потерянной дочери.

– Ох, ей бы это так понравилось, – говорила моя настоящая мама, утешая моего отца (графа), когда они вместе прикладывали всевозможные усилия, чтобы приобщить соседние округа к миссии по спасению луговых собачек.

Многие годы спустя у моей сестры родилась дочь, которую назвали Гэби. Мой отец (судя по всему, ошибочно решивший, что я вспоминаю историю про мертвую белку каждое Рождество, отдавая дань уважения своему счастливому детству, а не из-за посттравматического синдрома) принял решение благословить свою четырехлетнюю внучку на бесконечные сеансы психотерапии, которые понадобились ей после встречи с говорящим волшебным трупиком из коробки. Он обработал мертвого енота, положил его окоченевший труп в большую коробку из-под хлопьев и спрятал ее под кроватью в спальне для гостей (видимо, с целью подобрать самый удачный момент для того, чтобы напугать Гэби до конца жизни), а затем напрочь про него забыл. Несколько недель спустя Гэби нашла под кроватью обезображенный труп енота и (думая, что это лишь просто очень жесткая игрушка) стала разгуливать с ним по дому, играя со своим новым другом и до усрачки пугая этим кота. Она забралась в комнату к моему отцу, где тот дремал, и тихонько положила мертвого енота ему на подушку, словно послание от Крестного отца. Скукоженная лапа мертвого енота слегка поцарапала лицо моему отцу, когда Гэби придвинула енота поближе, чтобы тот подарил моему отцу эскимосский поцелуй.