Дождь хлынул неожиданно. Вода лилась сплошной стеной и, похоже, не собиралась вовсе прекращать свой неистовый поток. Но потом вдруг, как истеричная женщина, которая разойдется, раскричится, размахается в бешенстве и неожиданно, словно обессилев, замолкнет, ливень прекратился.

Только одна капля гулко стучала по каменной ограде родника, где все село набирало питьевую воду в глиняные кувшины по традиции здешних мест. Всегда в хоре голосов себе подобных, всегда в многозвучии оркестра дождя, сейчас она пела, играла, стучала одна, упиваясь собственной значимостью.

«Капля долбит камень не силой, но частотой падения», — вспомнил Отто латинское выражение, запавшее в память еще со школьных лет. — Может, эта капля и есть та самая, которая выдолбит ямку в древнем камне, что лежит здесь со времен Екатерины Великой… Сколько понадобится для этого жизней и дождей? Впрочем, этого я не узнаю — нас здесь уже не будет…»

Этим утром подъехала полуторка, из кабины легко выпрыгнул военный в фуражке с синим околышем, твердо ступая, вошел в помещение правления винодельческой унии Люксембурга, с треском распахнул дверь с надписью: «Председатель унии Отто Бургман», положил на письменный стол листок бумаги, прихлопнул его ладонью и с некоторым сомнением спросил:

— По-грузински читать умеешь или только по-немецки?

— И по-грузински, и по-русски, — с достоинством ответил Отто.

— Значит, сам все поймешь. От себя могу сказать — двадцать четыре часа, и ни минуты больше! Багаж не брать, только личные вещи, продукты на три дня. Будет больше — выбросим. Все. Действуй. Грузовики завтра утром пригоним на шоссе. Туда доберетесь сами. Вопросы есть?

Отто успел пробежать глазами первые строки страшной бумаги и, еле сдерживая ярость и отчаяние, спросил:

— Куда нас выселяют?

— На восток. Узнаете, когда доедете.

— В чем наша вина?

— Ты что, смеешься, кацо? Война идет с немцами…

— С фашистами, — перебил его Отто.

— Вот что, гражданин Бургман: я сказал — ты понял! Все! — и, хлопнув дверью, вышел.

Понял… Разве это возможно понять — почти полтора века жить и трудиться на этой благословенной Богом земле, куда его предков призвала бывшая принцесса Ангальт-Цербстская Фикхен, став российской императрицей Екатериной II, из поколения в поколение строить дома, дороги, растить виноградники, создать прекрасную винодельческую унию, разводить скот, обустраивать свой быт, сохранять традиции отцов и дедов, воспитывать детей, приучая к терпимости в отношениях с местным населением, к знанию их языка, — и теперь в двадцать четыре часа быть изгнанными, выброшенными со своей малой родины, как шелудивые псы…

Времени на размышления нет. Ясно одно: осмыслять случившееся придется всю оставшуюся жизнь. А сейчас — действовать.

К утру вся деревня была в сборе. С собой брали топоры, пилы, лопаты, одну пару одежды, еду на два-три дня и картофельные глазки. Всю ночь жители от мала до велика, сидя в своих погребах, вырезали проросшие глазки из картофелин, чтобы сразу же по прибытии на место — где оно? — высадить и ждать урожая в надежде не умереть с голода. Так велел Отто.

Ему верили, на него надеялись, его любили. Когда двинулись в сторону шоссе, туман еще не рассеялся, он висел низко-низко, скрывая пеленой виноградники, огороды и низкорослые молодые посадки. Столетние деревья грецкого ореха стояли могучими бесстрастными свидетелями — они не такое видели за свою жизнь.

Надсадно и жалобно мычали недоеные коровы, надрывая душу теперь уже бывших хозяев, так внезапно и необъяснимо предавших их, визжали свиньи, неистовствовала домашняя птица, добавляя в эту какофонию звуков истерические ноты, страшно выли собаки…

Люди покидали немецкую колонию Люксембург, основанную по повелению Екатерины Великой и переименованную так в честь революционерки Розы Люксембург в 1921 году, когда в Грузии воцарилась советская власть. Но первые колонисты назвали кусочек плодородной грузинской земли Екатеринофельд, не ведая о древнем грузинском названии Болниси или пренебрегая этим.

Не надо переименовывать города — плохая примета…

Таня Орехова приехала в Московскую медицинскую академию имени Сеченова впервые за прошедшие три недели не сдавать экзамены, а посмотреть списки принятых.

Тяжелый марафон позади. Она не сомневалась, что прошла, потому что сдала все экзамены на «пятерки», проходной балл набрала с лихвой. И все-таки хотелось собственными глазами взглянуть на свою фамилию.

Мелькали знакомые по экзаменам лица, выражение которых менялось с быстротой молнии. Кто-то весело подходил к стенду, а возвращался со слезами на глазах. Другие читали списки с выражением безнадежности и вдруг, увидев свою фамилию, чуть ли не вскачь неслись к выходу, чтобы позвонить домой.

Таньке не пришлось расталкивать толпу у списка на букву «О» — совсем немного фамилий оказалось в этом списке: то ли буква невезучая, то ли вообще на «О» в России немного фамилий. Убедившись, что все в порядке, она собралась звонить родителям. Нащупала в кармане телефонную карту и хотела было поискать на улице телефон-автомат, но тут началось массовое веселье победителей с бурными выкриками: «Отметить! Надо отметить!» Кто-то подхватил ее под руку, кто-то уверенно повел группу ребят, человек десять, за собой, утверждая, что знает куда идти, что там здорово. Ребята были в эйфории от сознания наступившей свободы; позади остались зубрежка, волнения, ожидания, впереди — лето.

Мало кто задумывался над тем, что предстоит шесть лет напряженной учебы, ведь медицинский институт — один из наиболее трудных. Но сейчас это не имело никакого значения, даже для Тани, чьи родители закончили как раз эту академию, в прошлом просто институт, и она немало была наслышана о нелегкой стезе врача.

«Сбылась мечта идиота», — мелькнула в голове расхожая фраза, и Таня захихикала.

— Чему ты смеешься? — спросила рядом идущая девушка.

— Тому, что я не знаю, что меня ждет впереди.

— Странная ты…

— Я знаю. Мне это еще в школе говорили.

— Ты что, номера откалывала? — заинтересовалась девушка.

— Да нет, просто я из страны фантазий и закидонов.

Александра Михайловна, или попросту Сашенька — ведь ей было всего тридцать восемь, — втиснулась в последний вагон поезда и попробовала отдышаться, хотя разве можно отдышаться, если в воздухе сплошной углекислый газ и терпкий запах пота. Не моются они, что ли, каждый день, а может, реклама их убедила, что достаточно мазнуться каким-нибудь дезодорантом — и можно мыться раз в неделю. Черт их знает…

На «Кропоткинской» она выскочила на платформу, вернее, ее просто вытолкнули из вагона, поправила сползшее набок плечо блузки, прическу, подумала: отряхнулась, как курица из-под петуха, и уже спокойно вышла на улицу. До женской консультации — десять минут прогулочным шагом.