Лина Богданова

Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы

Три «танкиста», или Мечты порой сбываются

Повесть

«Три танкиста, три веселых друга — экипаж машины боевой…» — разносилось по всей улице.

— Во блин! — сплюнул в сторону шикарной чугунной ограды новенького коттеджа Николай. — Столько лет прошло, а репертуар у нас не меняется. А пора бы — времена конкретно изменились. Раз десять, не меньше.

Впрочем, ворчал он просто так. Для настроения. Песня, звучащая с противоположного края родной улицы, нравилась ему всегда. В детстве они с пацанами усаживались на забор в старом парке и могли в тридцать пятый, а то и в сороковой раз следить за развитием событий любимой киноленты совершенно бесплатно. Летний кинотеатр позволял всем желающим лицезреть шедевры отечественного и зарубежного кинематографа с апреля по октябрь.

От Николкиной улицы до амфитеатра рукой подать. Ребятня занимала вакантные места часа за два до сеанса. Дежурили по очереди. Отбивались от конкурентов вместе. Прятались от милицейского патруля — как кому придется. Милиция особенно ребятишек не донимала — тут бы со взрослыми нарушителями справиться. А эти… пускай приобщаются к культуре. Все лучше, чем драться или «чернила» в закоулках распивать.

И они приобщались. Мальчишки знали толк в фильмах. Мюзиклы и слащавые зарубежные истории игнорировали. Предпочитали военную тематику. Или приключения.

Николай обожал Крючкова. Знал практически наизусть все его коронные фразы и песни. Мечтал поступить в военное училище и стать летчиком. Или танкистом. Его на родной улице и стар и мал танкистом звали. Он и рад был. Старался соответствовать. Шлемофон на барахолке купил настоящий. Документы в училище отправил. К экзаменам готовился.

Не повезло: на математике срезался. Два раза. А потом в армию пошел. В пехоту определили. Ну, пехота, так пехота. Какая-никакая, а армия. Получил права. Стал механиком. Остался на сверхсрочную. Потом школу прапорщиков окончил. Двадцать лет прослужил. В Афгане ранили. Списали в запас. Пенсию неплохую государство выделило. Живи да радуйся.

Он и радовался. Переехал с женой в родительский дом. Мать с отцом до смерти досмотрел. Сына вырастил. А потом поперли косяком неприятности. СССР распался. Контору, в которой Николай подрабатывал, закрыли. Жена вдруг к другому ушла. Сын женился неудачно.

Николай крепился-крепился, а потом запил. С кем не бывает? Думал, переживет в винном дурмане свои и чужие неприятности и вернется к нормальной жизни. Не получилось. Дурман алкогольный крепче воли оказался. Бывает.

Пока пил да на грубости нарывался, дом их снести решили. Собирались автозаправку строить у перекрестка, а пара домов мешала. Ну, жалеть нечего: дом дед еще строил. Крыша в двух местах латанная-перелатанная. Порог прогнил. Окна в горнице покосились. Супруга сына внука носила. Первенца. В ноги свекру кинулась: выручайте, мол, Николай Павлович, хочется ребеночка в тепле-сухости вырастить. Николай особенно не сопротивлялся — хочется, значит, будет. А чего гнилье жалеть? Квартиру им обещали трехкомнатную. При случае на две однушки поменять можно. В общем, подписал требуемую бумагу. Без проблем.

На радостях отметил это дело. Недели две отмечал. По друзьям и приятелям. Пока пенсия не кончилась. Вернулся, а сына с невесткой и след пропал. Насилу разыскал.

Следовало прописаться. Николай — туда-сюда — а паспорта нету. Потерял на разгуляе. Невестка пристыдила. Он вскипел: по какому праву?! В моем дому…

Притормозил: был дом да сплыл. Теперь вот квартира. Общая. Какое там! Сын с невесткой прописаны, а он… Разобиделся. Психанул. Швырнул едва ли не в лицо сыну ключи. Рявкнул, неловко сбегая по ступенькам:

— Да подавитесь вы этой квартирой, живоглоты несчастные! Живите, радуйтесь! Без меня.

И был таков. Снова пил. Подвизался на временных работах. Ночевал где попало. Приятели советовали вернуться, потребовать своего.

— Да пошли они! И так проживу! — ерепенился Николай.

Да и как тут не ерепениться: обратился как-то в паспортный стол — так, мол, и так, потерял документ, выпишите новый.

В ответ: принесите справку о составе семьи.

Откуда?

С места прописки.

Круг замкнулся.

— И так проживу! — в пьяном раже орал Николай в холодное равнодушное небо. — Кланяться не привык! Не заставите!

И прожил. Вернее, проживал. Как мог. Местами сытно и пьяно. Местами холодно и голодно. Местами серединка на половинку.

С временной подработкой становилось все труднее. Собирал картон и лом металлический, сдавал. На вырученные деньги ел и пил. Все больше пил — засасывал алкогольный омут несостоявшегося танкиста. Медленно, но очень верно. Да и выбора особого не было. На трезвую голову жизнь казалась невыносимо несправедливой. И потраченной почем зря. Хоть в петлю лезь!

В петлю пока не хотелось. Хотелось кому-то чего-то доказать. Быть полезным. Нужным. Да просто быть! Дышать упоительно свежим воздухом. Наслаждаться заливистым птичьим пеньем, запахами трав и цветов, пестротой весеннего сада, золотыми всполохами осеннего парка. Серебряными отблесками снега, теплыми переливами закатов и восходов. На трезвую голову очень хотелось.

— Да мало ли в жизни радостей! — убеждал себя Николай, отмаявшись очередным похмельем. — Я ж не старый еще — всего ничего, шестьдесят два. Отцом бы мог стать, если б женщина подходящая подвернулась. Нет! Не хочу отцом, был уж раз. Не хочу больше… Да и какой нормальной женщине нужен алкоголик и тунеядец? Так что нечего в эту сторону дышать. Ищи, танкист, что другим негоже. Конкуренции тебе не выдержать. На первом стыке обломают.

Время от времени забредал Николай на родную улицу. Да и как не забредать! Малым пацаненком он ее от края и до края за день оббегал. Там новость какую поймает, там яблоком сосед угостит, там приятели велик дадут на пару кругов. Весело жилось на старой Переселке. Вкусно. Забавно. И интересно.

— Не та теперь улица, — ворчал Николай, отмечая одну за другой перемены. — Совсем не та. Ни тебе друзей-приятелей, ни соседей с яблоками. Всяк за своим забором прячется. Только посмей заглянуть! Тут тебе и собаку спустят. И милицию вызовут. Вот и приходится осторожничать.

«Мечта сбывается и не сбывается…» — нес ветер с другой стороны улицы.

В принципе, Николай против мечты ничего не имел. Хотя мечтать не любил. А чего тут любить? И так все ясно: плохо человеку в одиночку. Вот если бы нашлась на планете родственная душа…

— Да еще на родной улице! Вот бы жизнь у меня пошла, только успевай поворачиваться. Я бы ее на руках носил! Желания, что та золотая рыбка, с