Юношеский максимализм или Тайны у каждого свои

Часть 1

Глава 1

«Касторкин» таки исполнил свою угрозу и оставил меня на излечение на все семь дней. Причин для такого решения я не видела, с какой стороны не присматривалась. Даже с лупой, которую ради развлечения притащила Милисент. Но их видел профессор Эскул. Он регулярно и тщательно проводил осмотры меня, вроде как болезной, делая пометки, отбирая пробы на анализы. И очень внимательно наблюдал за мной, во избежание скрытых пролонгированных последствий. Мне же было скучно. Откровенно.

Девчонки навещали, но все реже. Первые два дня они забегали нечетное количество раз, затем — раз в день, а потом — как получится. Их романы развивались бурно, и времени на меня здорово-болезную не хватало. Оно и правда, я была здорова. И, видя сияющие и счастливые лица подруг, не могла их винить в том, что они предпочитали встречи со своими любимыми змиями просиживанию времени со мной. Особенно поражала Эрилия. Она изменилась кардинально — «цвела и пахла», где и поделись колючесть и агрессивность. Ч. М. забегала иногда и, потупив лучащиеся счастьем глаза, извинялась за редкие посещения, и вскорости убегала.

Сенти бывала чаще и дольше — минут на пять-десять. Зеленушка успевала рассказать в быстром темпе новости академии, а затем исчезала. А я оставалась скучать и штудировать учебники, чтобы не отстать от остальных. Откровенно говоря, новости, практически, всегда были одни и те же — все хорошо! Даже не знала, как на это реагировать: меня — нет, и все спокойно! Дни протекали, как равнинная река, тихо, неспешно, без эксцессов. Где-то внутри скреблась небольшая обида. Чем дальше, тем ощутимее. После круговерти недавних событий, я чувствовала себя не у дел.

Навещал меня и ректор. На этот случай я всегда прикидывалась спящей: было неудобно. Его присутствие льстило, даже больше — мне этого хотелось. Но я не знала, как себя вести. То, что поведала Офелия, в голове не укладывалось: я и он, такой взрослый, если не сказать старый, по нашим, человеческим меркам. Примерно такой же по возрасту, как и мой отец, только папа родился здесь, на Земле, и ему действительно сорок лет, а вот ректору… В общем, и сладко, и колко, и СТРЕМНО.

Вот и сегодня, он тихо вошел в палату и, подойдя к окну, замер там вполоборота — такой красивый, собранный и … сдержанный. Так невыносимо тянуло к нему, но я была растеряна и зла. Не понимала, что происходит. И эта обжигающая боль внутри. Она не забывалась. НИКАК! Хотя уже и не выкручивала наизнанку. Мои подруги наслаждались своими отношениями, упивались ими, радуясь каждой встрече с любимыми, а я… Я наблюдала за мужчиной, так будоражащим мою сущность. Наблюдала из-под прикрытых ресниц, боясь выдать себя неловким движением, лишним вдохом. Его губы манили до умопомрачения. Но, стиснув зубы, я упорно изображала спящую.

Ректор стоял и молчал, изредка посматривая в мою сторону. В его присутствии во мне словно просыпалась какая-то стихия. Что-то легкое и горячее. Хотелось летать. Птицей. Бабочкой. Невесомым перышком сгорать в холодном пламени темно-серых глаз, влажных и манящих, обещанных только мне…

— О чем думаете, адептка?

Меня коснулась прохладная рука с длинными музыкальными пальцами. Феерия мыслей с треском лопнула, как платье с некачественной строчкой. И когда только подошел? Мой блеф был раскрыт. Далее притворяться было унизительно.

— О том, что сказала мне Офелия, — не меняя лежачего положения, ответила я. И почти не соврала. С вызовом взглянула на своего эмоционального мучителя.

— И что же сказала принцесса Священных?

Возможно, мне показалось, но в голосе ректора скользнули нотки напряжения. А хорош-то как, словно теплое молоко на больное горло! О, Господи, что я несу? Я ведь в школе в упор их братию не видела! Они всегда пустым местом для меня были! А здесь с ума сойду от шквала разно действующих эмоций или сдохну от стыда. И виноватым будет он, вот этот одуряюще-манящий «зараз», он же ректор, он же предназначенная мне особь мужского пола.

— Так что же Вам, адептка, поведала Офелия? — не сдавался ректор.

А была — не была! Пусть лучше выгонят за… ну, в общем, за что-нибудь, чем и дальше быть в неведении.

— Тебе, — поправила мужчину, изменяя расстояние меж нами на словесном уровне до минимума.

— Что мне? — не понял ректор.

— Не тебе, а мне! — я осмелела. Побарахтавшись немного в своей больничной рубашке, встала лицом к лицу со своей Судьбой. — Офелия сказала, что ты — мой жених!

Все! Все мосты сожжены одним махом! И теперь я напряженно ожидала изощренной насмешки со спорадическим смешением с грязью.

— Да, это правда, — спокойный голос; уверенный, изучающий взгляд.

— Что?!

Ответ звучал как изысканная насмешка. Руку обожгла резкая боль, а «мужик» даже не шевельнулся, лишь полморды ректорского лица расцвело красным маком. Физические реакции моего тела опередили мыслительные процессы. Я снова замерла в ожидании скорой расправы. Что я творю?!

Мой подбородок поймали длинные некромантские пальцы. Крепкие. Жесткие. Но больно не было. Страшно стало. Я замерла «а-ля белая мышь» перед удавом. Даже прощальное «пи-пи» девочкам мысленно послала. А меня поцеловали. Осторожно, едва касаясь губ. Только и всего! И мои внутренности стремительно закружились в ритме танго, по очереди меняя партнеров: вот печень обвилась вокруг почки, а желудок намаслил глаз на оба легких. Сердце же, за неимением партнера, опустило свой взор на нижнюю часть моего тела, сгорающую в жарком ожидании. Я сама еще не разобралась в происходящем, а они… Внутренности одним словом! И предатели!

Вторая рука до места назначения не долетела и была перехвачена на подлете, зажата в твердокаменной ладони, а затем медленно, со вкусом, зацелована, начиная с кончиков пальцев. Мужские губы, не спеша, перебирали каждый сантиметр дерзкой руки, оставляя влажный, еле заметный след. Огонь разгорался, грозя превратить кое-кого в факел. Нужно было срочно что-то делать. Отвлечься! Представила себе, как по руке ползет слизняк (медленно так ползет!), оставляя скользкую дорожку. Вздрогнула. Бр-р-р! И встретилась с недоуменным взглядом.

— Аринар Арнель… — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Никогда не думала, что в щекотливой ситуации имя стервы может быть так кстати.

— Зира… — лицо ректора исказилось, как от зубной боли.

— Аринар! — упрямо повторила я. — Не хочу повторить судьбу Офелии и Драгона. — О том, что уже априори «на все согласна», как-то даже не задумывалась. На баррикады вылез мой извечный максимализм и